На опушке я притормозила и спикировала в кусты. Оттуда прекрасно была видна вся местность.

— Смотри, рыжий, там люди! — обрадованно тыкала я пальчиком по направлению к группе мрачных мужиков, засевших в лощине вокруг разведенного костерчика.

Скальд высунулся из-за моей спины, прищурился и вдруг взвыл:

— Воткни макушку в коленки!

— Я тебе не акробатка! — засопела я, пытаясь пристроить свою новую голову, значительно утяжеленную кудрями, куда-то в район подола. — Чего издеваешься?

Ула бесплотным паром раскатался рядом и зачем-то прикрыл руками свою голову:

— Сиди и не высовывайся! — прошипел он. — Если можешь — организованно отползай куда подальше. Это же те самые разбойники, что пришибли двух твоих провожатых. Хочешь, чтоб они и тебя развесили по частям на ближайшем дубу?

— Какие мы нервные! — фыркнула я, пытаясь последовать совету Улы и отползти…

После третьей попытки сдвинуться с места задом вперед я поняла, что это гиблое дело. Даже рак-пенсионер, находясь в глубоком запое вперемежку с последней стадией прогрессирующего маразма, управился бы изящнее. Я же добилась только того, что разбойники похватали свое нехитрое бандитское вооружение (пара ножей и топор без ручки) и со страхом уставились на кусты, в которых я пряталась. По их бледным небритым личикам и закаченным глазам можно было подумать, что в кустах затаилась сидящая на диете беременная медведица.

Я постаралась влипнуть в землю и затихнуть. Может, это сообразительные ребята? Доверчивые? Может, поверят, что в кустах сидит большая, голодная медведица, любимая пища которой — вот такие небритые урки? Я еще и рычать могу… Имитирую звуки голодного желудка моего брата…

Я покосилась на Помощника, бледной кучкой скорчившегося рядом. И вправду, трусоват парнишка. По-моему, он уже сейчас дошел до состояния медвежьей болезни. И это с учетом того, что пацан уже лет девятьсот как помер. Что же с ним творилось при жизни? Небось братки-викинги не успевали его из-под столов вытаскивать. Воображение мое опять развеселилось и нарисовало мне такую картинку: очень живое пиршество в духе горячих скандинавских парней, викинги уже дошли до того состояния, когда рогатые зеленые крокодильчики лезут изо всех щелей, и поэтому голову соседа очень трудно отличить от досок стола. Ну тут, конечно, парни достают заветные топорики, начинают послеобеденную разминку на черепах лучших друзей, а мой рыжик с абсолютно белым лицом ползет под столом, прижимая к пузу заветную арфу, и лепечет себе под нос: “Господи, помоги! Ты же знаешь, не состоял, не привлекался… жертвоприношения аккуратно, по пятницам… Дочка соседа? Чистое баловство по малолетству, Боженька! Пощади идиота неразумного!… Ой, ой, это чей-то, топор?! Ладно, уговорил, женюсь!”

Что могло случиться с Улой дальше, я не досмотрела. Чья-то гадкая волосатая рука просунулась в кусты и хватанула меня за шкирку.

— Смотрите-ка, кого я поймал! — обрадованно прошмыгал немытый бандюган, вытаскивая меня из уютных зарослей.

— Ты поосторожней там! — вякнула я. — Ты мне, что ли, на новое платье заработаешь?

Бандит опять обрадовался и, встряхнув меня, продемонстрировал своим коллегам:

— Она еще и разговаривает!

— А ты что думал, глухонемая от рождения? — огрызнулась я, болтаясь в его волосатой лапе, как французское белье под совковой прищепкой. — Я еще много чего сказать могу! А ты вообще руки мыл, чтоб меня трогать? А когда последний раз анализы сдавал? А как насчет ежегодного медосмотра у дерматолога, стоматолога, офтальмолога, венеролога, отоларинголога…

Урка, кажется, обиделся и просопел:

— Мужики, да она, по-моему, нас козлами назвала!

Ой, я совсем забыла, где нахожусь! Этих вольных стрелков богатством лексикона не проймешь! И вопить: “Милиция!” тоже бесполезно… Хотя, впрочем, как у них тут представители власти называются? Жандармы, копы, фараоны, менты позорные? Да тут пока весь список огласишь, можно раз десять коньки отбросить…

Бандиты тем временем радостно прикрутили меня к дереву и принялись решать, что со мной делать. Поскольку основам рыночного бизнеса разбойников явно не учили, слушать их было довольно скучно.

— Надо ее зарубить и отнять деньги!

— Зарезать и вытащить денежку!

— Подвесить за ноги — деньги сами вывалятся!

— Пощекотать ее ножичком — сама золото отдаст! — это прямо пацифист какой-то.

Я громко и демонстративно зевнула. Как говорила моя двоюродная бабка, если вас хотят убить, постарайтесь получить максимальное удовольствие от оставшейся жизни. Заветы двоюродной бабки были всегда со мной, к тому же бандиты не учли одного — они имели дело не со слабонервной средневековой англичанкой, а с буйной русской девицей родом из города Семипендюринска, Зареченского района… Что, вы не были в Семипендюринске? Обязательно посетите, я буду вашим экскурсоводом… если жива останусь…

На мое громогласное зевание обернулись все четверо. Один неуверенно предположил:

— Че, спать хочешь? — Логика, конечно, на уровне шахты лифта.

— Запомните, девушка может зевать по сотне разных причин и желание спать в этом рейтинге будет на одном из последних мест… — Я смерила бандюганов презрительным взглядом, еще раз зевнула так, что чуть не вывихнула челюсти и пояснила:

— Да вас послушаешь, не только спать захочешь… Ну вот скажите, вам что, обязательно надо меня убить? У вас тут садистские развлечения для узкого семейного круга?

Парни дружно заскребли макушки и запереглядывались. Наконец один выдал:

— А ты че… это… сама, что ли, хочешь нам деньги отдать?

Я хотела всплеснуть руками, но вспомнила, что. они у меня привязаны, и ограничилась выразительным закатыванием глаз:

— Какие деньги, милок?! При нынешних-то ценах… Да у меня вообще ни копейки… то есть ни фунта стерлингов.

— Врешь! — расстроились мужики.

— Зуб даю! — обиделась я. — То есть честно, вот те крест!

Бандиты опять засовещались. Наконец тот, что добровольно взял на себя обязанности посредника, растерянно спросил: