Каплан стояла у стола, где продается литература, и рассматривала книги.

«Я лично не видел, чтобы она с кем-либо говорила или чтобы к ней кто-либо подходил», — заключает Иванов.

К Фанни Каплан действительно никто не подходил. Получив необходимые сведения, она сама ушла до начала митинга и передала сообщение о приезде Ленина на завод районному исполнителю, дежурившему в условленном месте на Серпуховской улице. Сама же осталась ждать результата покушения там, где ее потом и обнаружил комиссар Батулин".

По мнению этого неординарного исследователя, если учесть свидетельство ленинского шофера Гиля, что он видел женскую руку с браунингом, то, исключая Каплан, женщиной с браунингом могла быть, скорее всего, Лидия Коноплева. Других женщин в числе исполнителей покушения в отряде Семенова не было.

Однако я недорассказал об этом загадочном человеке — Семенове. Он был арестован ЧК в октябре 1918 года. Список предъявленных ему обвинений тянул на расстрел. Но через год пребывания в тюрьме он выходит оттуда, будучи… членом Российской коммунистической партии. Членом компартии становится и его боевая подруга Коноплева.

Далее начинается нечто фантасмагорическое. В 1920 году Семенова забрасывают в Польшу. Вскоре польские власти арестовывают его в числе других русских по подозрению в шпионаже в пользу Москвы. Всем им объявляют высшую меру. Всем, кроме Семенова. Он выходит на свободу и попадает к Савинкову. Войдя к нему в доверие, возвращается в Москву, приходит на Лубянку и докладывает: прибыл по указанию Савинкова для организации покушения на Ленина. И предъявляет явки, имена, инструкции.

В 1922 году Семенов публикует разоблачительную брошюру об эсеровских боевиках, а его подруга Коноплева — серию статей в газетах о терактах, организованных эсерами. Публикации становятся основанием для возбуждения ГПУ уголовного дела против всей партии эсеров. Верховный ревтрибунал республики начинает против эсеров судебный процесс. На скамье подсудимых — виднейшие деятели этой партии.

Казненная четыре года назад Фанни Каплан была удобной мишенью для того, чтобы повесить на нее многие действия как самого Семенова, так и Коноплевой. Семенов предстал в суде в качестве обвиняемого, Коноплева — в качестве свидетеля.

Как явствует из стенограммы заседания Верховного революционного трибунала ВЦИК РСФСР, жаркие дебаты разгорелись вокруг сроков вступления Фанни Каплан в боевой отряд Семенова. Семенову хотелось представить, что Каплан была руководительницей самостоятельной террористической организации и ставила перед собой цельпокушение на Ленина. Каплан вошла в отряд Семенова якобы в конце мая 1918 года, и у нее было четыре человека. Семенов изо всех сил убеждал, что Каплан была не новичком, а способной и опытной террористкой.

Однако показания Семенова были опровергнуты свидетельствами Коноплевой, заявившей, что Каплан вошла в их отряд в августе. После долгих препирательств ее вступление было отнесено на конец июля.

Часто противоречил сам себе и Семенов. Например, он вдруг заговорил о том, что представление о терроре у Каплан и ее группы было «совершенно дикое». «Они… считали возможным отравить Ленина, вложив что-нибудь соответствующее в кушанье, или подослать к нему врача, который привьет ему опасную болезнь». Как будто глава государства мог запросто отобедать в любой закусочной на углу или прийти на прием к городскому доктору. И совсем уж нелепым выглядело свидетельство двадцатилетней Маруси, девушки с панели, не помнящей своей фамилии, якобы входившей в группу Каплан: эта Маруся простодушно сообщила — да, они вынашивали замысел теракта в отношении Ленина. На вопрос, каким образом, ответила: хотели стукнуть кирпичом из-за угла.

И тем не менее Коноплева разоблачала Каплан.

— По протоколам допросов в ВЧК на Лубянке мы знаем, что Каплан нервничала. Вела себя агрессивно. Впала в истерику. Отказывалась давать правдивые показания о том, кто ей дал оружие, кто поручил убить Ленина. Каплан можно понять. Она своим молчанием, своей истерикой, слезами затягивала следствие. Спасала центральный боевой отряд. Уводила партию эсеров из-под ударов красного террора…

О неестественности поведения Каплан после задержания свидетельствуют многие — от британского консула Брюса Локкарта до производившего ночные допросы заместителя председателя ВЧК и председателя Ревтрибунала Яна Петерса. Что это было: искусная симуляция, призванная, по мнению Коноплевой, затянуть следствие и увести эсеров из-под удара, или душевное расстройство, о котором есть глухие упоминания современников?

Локкарт, в камеру которого ввели Каплан в шесть часов утра 1 сентября, описывает ее так: «Ее спокойствие было неестественным. Она подошла к окну и, склонив подбородок на руку, смотрела сквозь окно на рассвет. Так она оставалась неподвижной, безмолвной, покорившейся, по-видимому, своей судьбе до тех пор, пока не вошли часовые и не увели ее прочь».

Петере: «В конце концов она заплакала, и я до сих пор не могу понять, что означали эти слезы: или она действительно поняла, что совершила самое тяжкое преступление против революции, или это были утомленные нервы. Дальше Каплан ничего не говорила…» Все дни в неволе, вплоть до момента казни, она находилась в состоянии полной прострации.

На суде Донской, один из лидеров эсеровской партии, сказал:

— Я передавал всем партийным товарищам, что Каплан вышла из партии и сделала покушение на Ленина на свой страх и риск, как личный индивидуальный акт.

На что Покровский, известный советский историк, выступавший на процессе в качестве государственного обвинителя, обронил:

— Все честь честью. Отправляясь к французским министрам, надевают фрак. Отправляясь убивать Ленина, выходят из партии.

И тут в логике Покровскому не откажешь.