— Что вас беспокоит, Чадек? — спросил Калами, глядя на него поверх кружки.

Тот забарабанил пальцами по поясу.

— Не нравится мне все это, Вэлин, — сказал он. — Слишком много ошибок для такого неспокойного времени.

Калами поставил кружку на стол и хлопнул капитана по плечу:

— Ваши инстинкты, как всегда, начеку. Но все под контролем, я вас уверяю.

Чадек недоверчиво взглянул на него. Из дальнего угла комнаты так же настороженно смотрел Финон. Калами едва удержался, чтобы не рассмеяться над ними обоими.

— Просто еще раз поверьте мне на слово, — сказал он.

Чадек снова пристально глянул ему в глаза, и если даже увиденное не вполне его удовлетворило, он не показал этого, сделал шаг назад, прижал руку к груди и поклонился:

— Все будет так, как вы сказали, друг.

Калами ответил на его поклон:

— Благодарю вас, друг.

Чадек ушел. Как только дверь за ним закрылась, Финон, сокрушенно качая головой, выбрался из ниши для слуг.

— Ты слишком рискуешь, оставляя Сакру на свободе.

— Я уважаю твое мнение, досточтимый отец, — смиренно сказал Калами, — но только так я смогу выставить Сакру виновником убийства императора.

Финон поджал губы, обдумывая его слова. Наконец он кивнул:

— Хорошая мысль. Это действительно разумно.

— Спасибо, досточтимый отец. — Калами хотел налить себе еще пива, но передумал. Время было позднее, и он уже начинал это чувствовать. А сделать предстояло еще многое. — Ты и твои люди готовы?

— Готовы, — твердо ответил Финон. — Мы все будем в перчатках, и я не развяжу ленту, пока мы не останемся одни в спальне императора.

В его голосе слышались гордость и решимость. Ему так давно было обещано, что престол Изавальты будет разрушен его руками! Его руками будет убит император, и в каждом слове Финона Калами чувствовал предвкушение.

— Очень хорошо. — Калами расправил плечи. — А теперь позволь мне побыть одному, досточтимый отец. Есть одно маленькое дельце, о котором мне нужно позаботиться.

Финон кивнул и исчез за ширмой.

Калами не требовалось многого. Он снял со стены драгоценное стеклянное зеркало и положил его на пол перед очагом. Из ящика, что стоял возле двери на балкон, были извлечены красная лента, три медные монеты и три серебряные.

Калами встал на колени возле очага. Серебряные монеты он выложил треугольником на зеркальной поверхности, а медные одну за другой бросил в огонь.

— Я беру эту красную нить, — он вдохнул слова в длинную ленту, — и вижу в ней тринадцать узлов. Каждый узел — имя, каждое имя — хворь на Ричику.

Пальцы Калами замелькали над лентой, легко и ловко завязывая узлы, а губы повторяли заклинания, снова и снова, пока слова не потеряли значения. Вскоре Калами уже казалось, что от огня поднимается смрад болезни, смешанный с запахом нагретого металла. Его мысленному взору явился образ спящей женщины…

Калами затянул последний узел:

— Вот слово мое, и слово мое крепко. Да несут ветры миров слово мое, да увидят звезды на небе, как стало оно явью.

Обгоревшее полено в очаге треснуло и развалилось, подняв целый фонтан искр. Калами протянул ленту к огню, чтобы падающие искры прожигали в атласе черные дыры. Горячие искры иголочками кололи руки Калами, но он этого не замечал.

Когда с этим было покончено, он аккуратно сложил ленту в висевший на шее мешочек, где хранились самые ценные талисманы.

«Теперь, Бриджит, у тебя никого нет, кроме меня, — подумал Калами. — Теперь ты моя».

Прикосновение к камню — это прикосновение к вечности, холоду и терпению. Это постоянное давление, которому сопротивляется древняя сила, сила земли и сила лет. Через камень трудно двигаться, ведь камень может ждать вечно.

Дерево — это смерть и память о жизни. Дерево — это воплощенное тепло и напряжение. Дерево тянулось, росло, формировалось. Дерево знает смену времен года и изменения живых существ, через дерево идти легко, потому что дерево жаждет перемен, а движение — это перемена.

Железо — холодное и невообразимо твердое. Железо послушно только приказам огня и мастерства, его нельзя тронуть, нельзя разжалобить. Железо держит, дергает, дерзит. Железо можно пройти через воздух.

Воздух — это скорость, жизнь и свобода. Рассеянный, нетерпеливый, податливый — воздух охотно расступается, готовый помочь, помучить, помешать, сделать все, что вздумается. Воздух — это пространство, чтобы вспомнить свое тело. Воздух отступает под давлением этой памяти и позволяет вновь стать самим собой.