Шрифт:
– Интересы у меня совсем другие, - ответил я.
– Знаю я твои интересы: в футбол гонять вместе со Смолиным.
– Неправда, - возразил я.
– Мы в кино ходим, и книги читаем, и всякое прочее.
– Они сюда пришли из-за тебя, - сказала она, - а ты "всякое прочее", "мешают личной жизни"! Ты вот за все это время ничего для них не придумал.
– Почему?
– возразил я.
– Я придумал. Надо отвести их в автоматическую фотографию.
– Зачем?
– Она посмотрела на меня с некоторым удивлением.
– Они там сфотографируются, а потом эти снимки можно будет наклеить в толстую тетрадь. Ты передай это новому вожатому, - великодушно предложил я, - пусть он их отведет.
– А зачем?
– снова спросила Нина.
Кажется, произошла осечка. Она ничего не поняла.
– Фотография ведь автоматическая, работает без фотографа. Детям будет интересно: можно любые рожи корчить.
– Знаешь, Збандуто, хорошо, что ты подал заявление, - сказала Нина. Нет в тебе гармонии. И выдумка твои нелепые.
– Так ведь они люди двадцать первого века, - сказал я.
– Им технику и автоматику подавай.
Она не ответила, видно, забыла про меня. Склонилась над листом бумаги и чертила мужское лицо с бородкой.
– Так я пойду, - сказал я.
– А, это ты, - спохватилась она.
– Ну ладно, найдем тебе замену.
А после уроков, когда мы с Сашкой заскочили в раздевалку за куртками, произошло новое событие. К Насте, которая прихорашивалась около зеркала, подошла Наташка. Я первый ее заметил и остановил Сашку. Мы спрятались между пальто. И вот тут-то и услышали этот странный разговор.
– Ты чего, малышка?
– спросила Настя у Наташки.
До нас долетало каждое слово.
– Мне с вами поговорить надо, - ответила Наташка.
– О чем?
– спросила Настя.
– Пожалуйста.
– А сама продолжала прихорашиваться перед зеркалом.
– Вы слышали, от нас Боря уходит?
– произнесла Наташка, как будто это какое-то космическое событие.
– Ну и что?
– спросила Настя.
– А вы скажите ему, чтобы он не уходил, - попросила Наташка.
– Ты думаешь, он меня послушает?
– Вы на него имеете влияние, сказала Наташка.
– Почему?
– удивилась Настя и посмотрела в мою сторону.
Она говорила все время громко и играла в такую наивную-наивную девочку.
– Вы красивая, сказала Наташка.
– А красивые на всех имеют влияние!
Последние слова Наташки, видно, понравились Насте, потому что она ответила:
– Хорошо... Я ему передам. Так что спи спокойно, малышка.
– Спасибо, - сказала Наташка и выбежала.
Мы вышли из раздевалки.
Настя уже сидела в вестибюле, нога на ногу, в нетерпеливом ожидании.
– Ну, пошли!
– сказала она, вставая.
– Есть предложение поехать на Ленинские горы!
– заорал Сашка.
А я вдруг, сам не знаю почему, бросил портфель на стул и крикнул:
– Подождите! Сейчас!
Стремительно взбежал я по лестнице, влетел в пустой первый "А", подошел к доске и написал:
ЗАВТРА ПОСЛЕ УРОКОВ
ИДЕМ ФОТОГРАФИРОВАТЬСЯ.
Борис
И повернулся, чтобы бежать вниз, к Насте и Сашке, но вместо этого прошелся между партами.
На полу валялась ленточка, какая-то девчонка обронила. Поднял эту ленточку. Постоял. Мне здесь было хорошо. И все нравилось: и маленькие парты, и неумелые рисунки на доске, и эта ленточка, которую я держал в руке.
– Ну вот я и вернулся, - тихо сказал я.
Подошел к парте, за которой "сидел" Толя.
– Как сидишь!
– закричал я на него.
– Опять сгорбился? Нехорошо.
– И "стукнул" его по спине.
Тишина пустого класса не смущала меня. Я снова шагал между партами, пристально "вглядываясь" в лица ребят.
– А ты чего плачешь?
– спросил я Зину Стрельцову.
– Кляксы посадила? Не страшно. Все мы с этого начинали.
Подскочил к Генке:
– Срам! Ты же будущий космонавт, а в носу ковыряешь!
Тут я заметил Гогу Бунятова:
– А ты! Не стыдно? Ты достоин презрения! Дразнить товарища за то, что он вместе с матерью подметает улицу! Ты что, не знаешь, что "мамы разные нужны, мамы всякие важны"? Да, по-моему, вы без меня пропадете. Сколько еще у вас недостатков! Решено, я остаюсь навсегда!..