Борис Степанович Житков
Компас
Было это давно, лет, пожалуй, тридцать тому назад. Порт был пароходами набит - стать негде.
Придет пароход - вся команда высыпет на берег, и остается на пароходе один капитан с помощником, механики.
Это моряки забастовали: требовали устройства союза и чтоб жалованья прибавили.
А пароходчики не сдавались - посидите голодом, так небось назад запроситесь!
Вот уже тридцать дней бастовали моряки. Комитет выбрали. Комитет бегал, доставал поддержку: деньги собирал. Вполголода сидели моряки, а не сдавались.
Мы были молодые ребята, лет по двадцать каждому, и нам черт был не брат.
Вот сидели мы как-то, чай пили без сахара и спорили: чья возьмет?
Алешка Тищенко говорит:
– Нет. Не сдадутся пароходчики, ничто их не возьмет. У них денег мешки наворочены. Мы вот чай пустой пьем, а они...
Подумал и говорит:
– А они - лимонад.
А Сережка-Горилла рычит:
– Кабы у них с этого лимонаду пузо не вспучило. Тридцать дней хлопцы держатся, пять тысяч народу на бульваре всю траву задами вытерли.
А Тищенко свое:
– А им что? Коров на твоем бульваре пасти? Напугал чем!
И ковыряет со злости стол ножиком.
Тут влетает парнишка.
Вспотелый, всклокоченный.
Плюнул в пол, хлопнул туда фуражкой, кричит:
– Они здесь чай пьют!..
– Лимонад нам пить, что ли?
– говорит Тищенко и волком на него глянул.
А тот кричит бабьим голосом:
– Они чай пьют, а с "Юпитера" дым идет!
Тищенко:
– Нехай он сгорит, "Юпитер", тебе жалко?
– С трубы, - кричит, - с трубы дым пошел!
Тут мы все встали, и Сережка-Горилла говорит:
– Это не дым идет, а провокация.
Парнишка плачет:
– Черный! Там дворники под котлами шевелят. Пошли!
Выскочили мы, пошли к "Юпитеру".
Верно, из пароходной трубы шел черный дым, а кругом - и на сходне, и на пристани, и на палубе - кавалеры в черных тужурках. Рукава русским флагом обшиты, и на поясе револьверы. Не подойти.
– Союзники русского народа, - объясняет парнишка.
Будто мы не знаем, что такое "союз русского народа" - полицейская порода.
Когда мы на бульвар пришли, только и разговору, что про "Юпитер". Стоит народ, и все на дым смотрят.
Взялся капитан с дворниками в рейс пойти, сорвать матросскую забастовку. Капитан - из "русского народу", и охрану ему дали: двадцать пять человек. Дворники не дворники, а уголь шевелят здорово. На руль помощников капитан поставит, в машину - механиков...
– Очень просто, что снимутся, - говорит Тищенко, - а в Варне заграничную команду возьмут - и пошел.
Сережка вдруг оскалился, говорит:
– Не пустим!
– Ты ему соли на корму насыпь, - смеется Тищенко.
– Знаем, как насолить, - говорит Сережка.
– Пойдем...
– И толкает меня под бок.
Вышли мы из толпы.
Сережка мне говорит:
– Ты не трус?
– Трус, - говорю.
Он помолчал и говорит:
– Так вот, приходи ты сегодня в одиннадцать часов на Угольную, я около трапа тебя ждать буду. И никому - ничего.
Пальцем помахал и пошел прочь.
Чудак!
Прихожу в одиннадцать на Угольную пристань. Фонари электрические горят, и от пристани на воду густая тень ложится - ничего не видать под стенкой. Дошел до трапа, на ступеньках сидит Сережка-Горилла. Сел я рядом.
– Что, - спрашиваю, - ты, дурак, надумал?
– Полезай, - говорит, - в тузик вон у плота, дорогой обмозгуем.
Рассмотрелся, вижу плот и тузик.
Пошел я по плоту, - не видать, где плот кончается. Ступил на воду, как на доску, и полетел в воду. Самому смешно: шинель вокруг меня венчиком плавает, и я - как в розетке.
А вода весенняя, холодная.
Я в туз. Пока вылез, хорошо намок.
Разделся я до белья - и холодно и смешно. Стал грести, согрелся.
– Ну, - говорит Серега, - начало хорошее. А сделаем мы вот что: я на "Юпитере" путевой компас из нактоуза выверну и тебе в мешке спущу.
– А как подойдем? Трап ты спросишь у охранников?
– Нет, - говорит, - там угольная баржа о борт с ним стоит, какого-нибудь дурака сваляем.
– Сваляем, - говорю.
И весело мне стало. Гребу я и все думаю, какого там дурака будем валять. Как-то забыл, что "союзники" там с револьверами.