– Слушаю, - сказал городовой.
– Всех крыть прикажете?

– Всех!
– крикнул Виктор.
– К чертям собачьим, - сказал Виктор уже на ходу.

Груня к вечеру ждала гостей. Новые знакомые. Все было новое. Новые часы в кухне помахивали маятником, чтобы не стоять на месте, когда все весело суетятся. Груня приседала около духовой, а Фроська держала наготове полотенце: а ну пирожки поспели - вынимать. На полке новые кастрюли, казалось, звенели отблеску. Из духовки горячим ароматом крикнули пирожки.

– Давай!
– Груня дернула полотенце, шипела, обжигалась и тащила лист из духовки.
– Фрося! Фрося! Фрося!

Фроська махом брякнула табурет. Пирожки лежали ровными рядами и дышали вкусом, сдобным духом.

Груня, красная, присела над горячим листом, замерла - любовалась на пирожки, как на драгоценные камни. Фроська, наклонясь из-за плеча, тянула носом.

В дверь стукнули. Обе дрогнули. И сейчас же незапертая кухонная дверь распахнулась, и шагнул мальчик в белом фартуке поверх тулупчика. На голове доска.

– От Болотова это. Надзиратель здеся живуть? И мальчик сгрузил доску на стол, снял длинный сверток, увесисто шлепнул сверток об стол.

– Это чего это там?
– Груня тыкала пальцем сверток.

– Надзиратель заходили, сказали на дом снесть. Не знаю, как бы не семга.

Груня нюхала: сверток пах морозом, бумагой, приятной покупкой.

– До свиданьице!
– мальчик взялся за дверь.

– А сколько следует?
– крикнула Груня.

– В расчете-с, - сказал мальчик и улыбнулся лукаво и весело Груне в лицо.

– Пирожочков, пирожочков!
– Груня схватила пару пирожков, перебрасывала их из руки в руку и кричала: - Ну скорей! Фартухом, фартухом бери: обожжешься. Как не требуется? Бери! Ой, брошу!

Мальчик, смеясь, подхватил пирожки в передник и бойко выбежал за порог, застукал по ступенькам и с лестницы крикнул:

– Очень вами благодарны!

– На морозе не ешь, простудишься, - крикнула Груня в двери и поспешила к свертку. Не терпели пальцы, срывали бумагу.

Чем богаты

– НИКОГО еще нет?
– шепотом спросил Виктор в сенях и обдал горячую Груню свежим воздухом от шинели.

– Никого еще. Подсучи рукав, - Груня держала на отлете масленые руки и подставляла Виктору локоть - красный, довольный, веселый локоть.
– Там наставлено!
– Груня мотнула головой на дверь и пустилась по коридорчику в кухню.

В столовой на блестящей скатерти хором сияли стаканы, рюмочки, новые ножички. Расчесанная селедка и аккуратной цепочкой кружочки луку. Маринованные грибки, как полированные, крепко глядели из хрустальной мисочки.

Виктор залюбовался. Потушил электричество, зажмурился и снова зажег, чтобы сразу и заново глянуть. Обошел стол, подровнял ножички, вилочки, поправил один грибок, чтоб головкой вверх. Он шатал головой, чтоб блеск бегал, переливался по стеклу, по блюдечкам. Догадался, качнул над столом лампу: он смотрел, а блеск перебегал волной, играл приливом-отливом.

Придвинутые стулья ждали гостей.

Позвонили. Виктор торопливой рукой остановил лампу, побежал встречать.

В дверях стоял молодой человек с красным лицом в форменной почтовой фуражке. Фроська, распахнув дверь, держалась за ручку мокрым мизинцем.

– Можно?
– и молодой человек лукаво смеялся.

– Пошла, - шепнул Виктор Фроське.
– Прошу, - крикнул Виктор и пригласил рукой.

– Проходи, Жуйкин!
– крикнул голос сзади, и Жуйкин, споткнувшись о порог, влетел в сени. Другой чиновник, постарше, с поднятым воротником, тщательно закрывал дверь на французский замок. Он запотелыми очками глядел на Вавича.

– Здоровиссимо! Ничего не бачу, хучь дивлюся кризь окуляры!
– поднял брови на рябом лице.

– И чего хохлит?
– смеялся Жуйкин.
– Фамилия Попов, а после кружки пива начинает заламывать.

– Зачем же по дороге-то заходить, господа!
– Вавич качал головой. Ей-богу, обидно, - и стаскивал с гостей пальто.
– Пожалуйте, - Виктор едва сдерживал улыбку ожидания.

Попов протирал синим носовым платком очки и щурился на стол:

– Нет, побачь, каких Лукуллов понаставил! Виктору улыбка рвала губы.

– Чем богаты.

Жуйкин потирал руки и кланялся спиной: столу, стенам. Рыжие волосы редким бобриком блестели от помады, блестел тугой воротничок и пуговки на форменной тужурке.

– А где же изволит хозяюшка?
– и Жуйкин опять поклонился и шаркнул слегка.

– Аграфена Петровна просит прощенья, сию минуту, - и Виктор тоже кивнул спиной, как Жуйкин.

Попов теперь уж через очки разглядывал стол, потом пощупал печку, вертел головой, осматривал стены.

– Ты что же, как кредитор, углы обшариваешь?
– и Жуйкин фыркнул, как будто вспомнил анекдот.