Злоупотребление знаками препинания здесь не ограничилось чересчур дробной разбивкой строки; точкам нашлось место и над буквами (в нашей цитате они опущены).

Известно, что при нарушении ассоциативности мышления буквы и их детали (палочки, закругления) начинают гулять порознь, разбегаясь врассыпную по странице, не выстраиваясь более в аккуратные шеренги строк. Примерно то же наблюдается в рисунке. Если больного попросить изобразить домик, на бумаге появятся не связанные друг с другом стены, крыша, окна и двери. В особо тяжёлых случаях рисунки становятся беспредметными — ни дать ни взять шедевры западных абстракционистов. А порой лист покрывается замысловатой, но бессмысленной вязью, напоминающей панцирную сетку или кружевной узор, только хаотичный. Подумать только: и это почерк интеллигентного человека, который когда-то неплохо владел пером! Страшная, нелепая в своей слепой жестокости человеческая катастрофа. И рядом бесстрастный диагноз: налицо явный излом психики. Увы, он поставлен слишком поздно. А если бы загодя обратили внимание на первые аномалии почерка? Помогло бы это или нет психиатру?

Лихорадочные зигзаги вместо прямых чёрточек и плавных овалов тревожно сигналят о симптомах писчей судороги. У страдающих прогрессивным параличом строчки и буквы располагаются вкривь и вкось, а нижние закругления букв и линий, выступающие за строку, заметно дрожат. В почерке тех, кто подвержен маниакально-депрессивным психозам, неизменно встречаются аномальные начертания.

Да, врачи (правда, и без графологов) давно уже усвоили: раньше всего расстройства психической деятельности проявляются именно в письме. История медицины знает немало примеров, когда анализ почерка позволял поставить диагноз тяжкого душевного недуга за много месяцев до появления совершенно очевидных симптомов.

1— Простите, но это же патология! А где определение духовного склада нормального человека? — слышится возражение бдительного читателя.

Ответим вопросом на вопрос: если патологические сдвиги находят своё немедленное отражение в почерке, то не потому ли, что существует неизбывная, непременная, постоянная связь между графическими признаками письма и характерологическими особенностями пишущего? Не может же в конце концов эта связь возникать только во время болезни!

История помнит удивительно точные анализы почерка.

«Неустойчивость настроений, порывистость… Склонность к жестокости по отношению к окружающим… склонность к утопическому мышлению. По натуре тщеславен, честолюбив, жаждет славы, лишён способности определять своё подлинное место в жизни и вести себя в соответствии с этим… Он жаждет гораздо большего, чем может сообразно своим способностям».

Прямые, жестокие слова! Они взяты из контрольной работы одного начинающего фрейбургского графолога и описывают натуру двадцативосьмилетнего Адольфа Шикльгрубера — того самого, что вскоре снискал себе омерзительную славу под проклятым человечеством именем Гитлера…

Разумеется, многие графологические экспертизы грешили и ошибками. И всё же…

Вот слова, принадлежащие видным советским специалистам: профессору А. Н. Леонтьеву — психологу, лауреату Ленинской премии, действительному члену Академии педагогических наук, и профессору А. Р. Лурия — психофизиологу, действительному члену Академии педагогических наук: «Самая мысль о том, что почерк находится в известном соответствии с индивидуальными особенностями пишущего и с его наличным психофизиологическим состоянием, несомненно, является совершенно правильной». И ещё: «Исследования виднейших психологов, клиницистов и социологов… утвердили научное значение графологии и создали принципы для построения графологического метода изучения личности… В современной объективной психологии графологический метод приобрёл существенное значение; его расценивают как один из методов, имеющих симптоматическую ценность… Графологический метод может с достаточной объективностью отражать и такие характерологические особенности, как преобладание волевых установок или их слабость, степень возбудимости человека, его уравновешенности и т. д. Все эти особенности могут отразиться как на начертании отдельных букв… так и на ритме и темпе письма, на манере акцентировать и выделять при письме отдельные (например, первые) буквы, пользоваться подчёркиванием, росчерками и т. п.».

Сказать правду, приведённой цитате более трёх десятков лет от роду. Много воды утекло с тех пор. Так, может, права Большая Советская Энциклопедия, обзывающая графологию «лженаукой» в своём двенадцатом томе, изданном в 1952 году? Может, были проведены какие-то серьёзные исследования, позволившие сделать столь категорический вывод?

Увы, такими исследованиями никто не занимался у нас с момента, как графология была предана анафеме. А произошло это в середине тридцатых годов. И без того не слишком обширная литература о связи почерка с характером была постепенно изъята из библиотек, графологи стали третироваться как лжеучёные. Работы русских графологов были преданы забвению.

И всё же согласитесь, одного сочувствия к графологам маловато, дабы реабилитировать графологию. Нужны аргументы поосновательнее. Располагают ли ими адвокаты графологии?

Давайте сперва познакомимся поближе с графологической продукцией и посмотрим, имеет ли она какую-то ценность, чтобы знать, ради чего, собственно, ломать копья.

Прочтите письмо, опубликованное в упоминавшейся уже брошюре «Почерк и личность»: «Анализ моего автографа, сделанный тов. Зуевым-Инсаровым, содержит совершенно правильные элементы, и я не нахожу никакого тщеславия в этих лестных для меня выводах, ибо те, кто работает во имя революции, должны иметь нормальное и определённое представление о своих характерных качествах.

Редактор французской газеты «Юманите» Вайян-Кутюрье. Москва 3.XI.27».

А вот и сама характеристика, составленная Зуевым-Инсаровым: «Энергичная и деятельная натура, не останавливающаяся перед препятствиями и первоначальными трудностями. Способен зажечься начинанием настолько, что в те часы совершенно отбрасывает слова «личная жизнь». Привык к постоянной напряжённой работе мысли, распоряжениям и хлопотам, заботам о ходе борьбы, привык настолько, что уже спокойная, ровно текущая жизнь показалась бы ему странною. В личной жизни неприхотлив, не любит ничего лишнего и ненужного. В обращении с людьми чувствует уверенность, старается быть всегда ровным, простым и корректным (при внутренней неровности и порывистости). Самолюбив. Ревнив. Трудно даёт переубедить себя — привык оперировать фактами. Развитость познавательного комплекса. Увлечений не чужд, и увлечения могут достигать значительной силы, но когда речь идёт о выполнении своих обязанностей, то в большинстве случаев никакие соблазны личного характера не в состоянии бывают сбить его с принятого им уже пути. Защищая свои принципы, может быть очень жёстким».