Анатолий Павлович Злобин
Рассказ на чай
Любил я речи держать, но теперь в моем состоянии перемена - помалкиваю в синтетику, в тряпочку то есть. А молчать мне тяжело и нерентабельно. Тяжело, ох как тяжело, потому что помню я золотые денечки и громогласные речи. А нерентабельно по чисто персональной причине: если я в данной ситуации не раскроюсь, не узнают наши счастливые потомки, отчего моя биография переменилась и что не всегда я существовал в теперешнем состоянии, а вовсе даже наоборот. Поэтому и решаюсь.
А чтобы рассказ лучше следовал, мне на чай полагается сто пятьдесят с прицепом. От селедочки натуральной тоже не отрекусь: всякая закуска на пользу существованию. При таком наличии я свою автобио раскрою до предела, ничего за пазухой не утаю.
Я человек коллективный, из народной массы. У меня трудовая книжка, характеристика с плюсом, почетная грамота в красной рамке. Семья, разумеется: мать-старушка, жена, из загса приведенная, потомство в виде двух слюнявчиков, квартира с видом на сады и огороды - все как положено. Проживаем с женой на общей площади дружно: в разводе не состоял, в судах не проявлялся. Такая у меня автобио, по всем пунктам на вершину тянет.
Образования, правда, высокого не проходил. Мое ученье на героическую разруху пришлось. Отец как убыл с эшелоном на запад, так и остался там в неизвестных солдатах. Получили мы похоронную - что предпринять? Мать сначала крепилась, а потом вывела меня из пятого класса, повезла на заводскую территорию. Так я окончательно определился при рабочем классе. Пять лет проработал в энском цехе по высшему разряду, в начальство вырастать стал, в бригадиры то есть. В комсомол бумагу подал, ни одного собрания не оставлял без внимания. Возвышался на трибунах. Трибуна меня всегда к себе притягивала. Как выйду к графину, рот сам собой раскрывается. Говорил как по писаному, но в бумажку, заметь, взоров не бросал: от души изливался. В комитет меня за мои речи произвели. А там дела всяческие в наличии, и все больше по морально-бытовой горизонтали. Если кого провернуть в мясорубке требуется, секретарь сразу ко мне:
– Выручай, Гена.
А чего просить. Я всегда начеку. Я человек крепкой моральности: жена, дом, дети - все должно существовать в единственном виде. В рот я тогда не брал. Это я сейчас отклонился, но жена занимает в данном вопросе трезвую позицию. Иду, значит, на трибуну громыхать по моральному пункту, аплодисменты вкушаю. На перевыборах лучшие трудовые голоса собирал, а они ведь, как из демократии явствует, тайные, задушевные.
Вот какая линия горизонта раскрывалась перед моей персональностью. И на этом самом месте произошел со мною поворотный момент. Переводят наш энский завод в энском направлении. Желаешь - следуешь за ним, вторая реальность - расчет. Сел я, склонил над мыслями голову. Мать при почтенном возрасте. Жена докладывает, что в скором периоде я отцом семейства повторно произрасту. И взял я второй вариант - надо искать новое трудовое пристанище.
Живет в нашем дворе дядя Гриша, телефонный мастер. Забиваем как-то вечером козла. Раскрываю ситуацию. Дядя Гриша ус кверху превознес.
– Отказался, выходит, осваивать энские просторы. В столице решил фигурировать?
– Имею ближнюю перспективу.
– Правильное направление. Налицо как раз для тебя подходящий проект. Пока что вакантный.
– В точку, дядя Гриша.
Он свой ус превозносит:
– Так, так. В столице, выходит, пребывать хочешь? С премией?
Подтверждаю.
– Я тоже жить хочу. Надеюсь, ты понимаешь, дорогой Гена?
Я парень прямолинейный:
– Сколько?
Дядя Гриша посветил на меня глазом, еще выше ус крутит:
– Жалко мне тебя. Молодой ты парень, да прямой слишком. В комсомоле, предчувствую, состоишь?
– Имеются возражения?
– Голосую "за". На здоровье. А вот комсомол, предчувствую, будет иметь возражение, если магарыч придется демонстрировать.
Я свою индивидуальность проявляю:
– Сколько?
Дядя Гриша усом развлекается:
– Ты своей прямотой не зазнавайся. Я легкой дороги тоже не искал. Работа наша труднодоступная, психологическая. Еще неизвестно, какой ты работник в данной отрасли окажешься?
– Характеристику от народного контроля предъявить?
– Учти, я тебя предостерег. А решение сам принимай.
Пошел я в родной комитет прощаться - так, мол, и так: жена, дети, сосуды, пеленки. Ну, что ж, говорят, Геннадий Сизов, следуй, уговаривать не станем. И ушел я - дверь за собой прихлопнул. Если б ведал я в предстоящем времени, что мне от этого будет...
Таким маневром получил я на заводе расчет, характеристику громкую и принял трудоустройство на телефонной станции, автоматику местную в ремонт производить. На моем секторе никаких чепе, связь со всеми лицами действует безотлагательно. Работал неизменно с превышением, снова родные премии ко мне возвратились. Скучновато, правда, при современном уровне: кругом сплошные автоматы щелкают, стрелки двигаются в разнообразных направлениях. Людей буквально не чувствуется на фоне таких грандиозных достижений. Только и мыслишь, как бы в курилку сбалансироваться для общения живых личностей.