Услыхав ее, Раймонда подхватила:

— Ах, бедная мама едва держалась на ногах! Я заставила ее лечь в постель и уверила, что она может спокойно спать, все будет хорошо.

Она бросила на Жерара светлый, смеющийся взгляд. Ему даже показалось, что она чуть прижала к себе своим нежным округлым локтем его руку, словно ей приятно было находиться с ним наедине и говорить о своих делах. Это восхищало его; он заметил, что сегодня не завтракал с товарищами, — знакомая семья, уезжавшая из Лурда, пригласила его позавтракаггь в десять часов в буфете при вокзале, и он освободился только после отхода поезда, в половине двенадцатого.

— Вот они, наши весельчаки! Слышите? — продолжал он, Они пришли. Действительно, из-за купы деревьев, скрывавших старое оштукатуренное известкой строение с цинковой крышей, в котором помещалась «трапезная», доносились шумные молодые голоса. Сперва Жерар провел гостей в кухню — прекрасно оборудованное обширное помещение с большой плитой, огромным столом и громадными котлами; он показал им повара, из числа паломников, дородного весельчака с красным крестом на белой куртке. Затем Жерар открыл дверь и ввел их в просторную столовую.

Это была длинная комната с двумя рядами простых сосновых столов, столиком для посуды и множеством стульев с соломенными сиденьями. Выбеленные стены и выложенный красными плитками пол блистали чистотой, комната отличалась нарочитой скромностью и напоминала монастырскую трапезную. Царившее здесь непосредственное веселье сразу вызывало у входящего улыбку, за столами сидело человек полтораста; тут были люди самых разных возрастов, которые собирались с большим аппетитом позавтракать, а пока что кричали, пели и хлопали в ладоши. Необычайное чувство товарищества связывало этих людей, съехавшихся из всех провинций и городов, принащлежащих к различным слоям общества и имеющих самый разный достаток. Многие даже не были между собою знакомы, хотя каждый год в течение трех дней сидели бок о бок, жили, как братья, а затем разъезжались и все остальное время не думали друг о друге. Как приятно было встречаться на почве милосердия и проводить вместе три дня, приносивших усталость и мальчишеское веселье, — это напоминало увеселительную прогулку под чудесным небом; они чувствовали себя молодыми и радовались, что могут заняться самопожертвованием и посмеяться. Общему хорошему настроению только способствовали скромность стола, гордость за «трапезную», которую они сами организовали, покупка сообща провизии и заказ повару кушаний.

— Как видите, — объяснял Жерар, — мы не грустим, несмотря на тяжелый труд… Община насчитывает более трехсот членов, но сейчас здесь только полтораста — у нас столуются в две смены, чтобы не прерывать обслуживания Грота и больницы.

Заметив маленькую группу посетителей, остановившихся на пороге столовой, присутствующие, казалось, еще больше развеселились. Берто, начальник санитаров, сидевший в конце стола, любезно поднялся навстречу дамам.

— Как хорошо пахнет! — воскликнула восторженная г-жа Дезаньо. — А вы не пригласите нас к завтраку, попробовать вашей кухни?

— Нет, нет, только не дам, — ответил Берто, смеясь. — Но если вы, господа, закотите принять участие в нашей завтрашней трапезе, мы будем очень рады.

Он сразу увидел, что между Раймондой и Жераром установились добрые отношения, и был в восторге: ему очень хотелось женить двоюродного брата на этой девушке.

— Это не маркиз де Сальмон-Рокбер сидит там между двумя молодыми людьми, похожими на приказчиков? — спросила Раймонда.

— Они действительно сыновья писчебумажного торговца, владельца маленькой лавки в Тарбе… — ответил Берто. — А это маркиз, ваш сосед с улицы Лилль, хозяин роскошного особняка, один из самых богатых и знатных людей Франции… Смотрите, как он уписывает наше баранье рагу!

И в самом деле маркиз, несмотря на свои миллионы, с удовольствием столовался вместе со всеми за три франка в день, запросто сидел за одним столом с мелкими буржуа и даже рабочими, которые не отважились бы поздороваться с ним на улице. Разве не являлись эти встречи со случайными сотрапезниками символом социального единения на почве человеколюбия, думал маркиз. Он был особенно голоден в то утро, после того как выкупал около шестидесяти больных, которые страдали всеми отвратительными болезнями, поражающими несчастное человечество. А вокруг него, за этим столом, все говорило об осуществлении идеи евангельского братства; но, очевидно, эта прекрасная, светлая идея могла существовать только три дня.

Хотя г-н де Герсен только что позавтракал, он из любопытства попробовал баранье рагу и нашел его великолепным. В это время Пьер, увидев директора Попечительства, барона Сюира, который прохаживался с важным видом человека, задавшегося целью блюсти за всем, даже за тем, как питаются его подчиненные, вспомнил вдруг о страстном желании Мари провести ночь возле Грота; он подумал, что барон может дать такое разрешение.

— Конечно, иногда мы раврешаем, — ответил барон Сюир очень серьезно, — но вопрос этот чрезвычайно деликатный. Вы хоть ручаетесь, что молодая особа не больна чахоткой?.. Ну что же, раз вы говорите, что у нее такое большое желание провести ночь у Грота, я скажу отцу Фуркаду и предупрежу госпожу де Жонкьер, чтобы она отпустила девушку с вами.

Он был, в сущности, добряком и любил разыгрывать роль незаменимого человека, обремененного тяжелой ответственностью. Он немного задержал посетителей и подробно рассказал им о внутреннем укладе Попечительства: больные молятся все вместе, два раза в день собирается административный совет, на котором присутствуют начальники санитарной службы, преподобные отцы и некоторые священники при больницах. Больных очень часто причащают. А сколько других дел, и притом самых сложных! Персонал сменяется часто, приходится держать в руках множество народа. Сюир говорил словно полководец, который каждый год одерживает великую победу в борьбе с духом времени. Он отослал Берто доканчивать завтрак, желая сам проводить дам до посыпанного песком дворика с прекрасными, тенистыми деревьями.