А в углу подземного перехода у стены стоял мальчик - и на флейте выводил свиридовскую "Метель". Лицо его было светлым и нежным (по правде, я не уверен, что то был мальчик, а не девочка). в вязаной шапочке с помпоном, в вязаных же рейтузах, перебирая хрупкими пальцами по клапанам своей дудочки, юный музыкант извлекал из нее сказочно-дивные звуки. Посреди озверения, крови и грязи словно бы волшебный цветок вырастал: лилась мелодия русской красоты и любви, серебряно-чистая, певучая ворожба природной - пушкинской!
– гармонии.

Но никого не остановил этот мальчик.

И все-таки он - играл...

Юные литераторы из псковской глубинки спросили меня: в чем сегодня смысл искусства? И есть ли он вообще? Вот я и рассказал им об этом мальчике...

Изгнанник, взявший себе сладкозвучно-сказочное имя - Сирин (а потом уже перешедший на англоязычную прозу и подписывавший ее фамилией Набоков), на чужбине начал некогда песнопение реке своего детства так:

Каждый помнит какую-то русскую реку...

Да, у каждого - своя Река. У меня - Великая!

Она вовсе не великая. Просто "великая" значит "большая" в славянской речи; она, Великая, и впрямь самая широкая из всех рек, речек и речушек моего края. В нижнем течении, от Пскова, слившийся с водами Псковы-Плесковы, прямой и светлый ее поток уходит к Озеру, смыкаясь с ним, как меч со щитом... Она и на восходе жизни была для меня величавой водной стихией, и в последний мой час вспомнится мне не просто речкой, а - Рекой, прообразом любых великих рек, на которых я побывал, - от Волги до Ганга.

Река моей Земли. Река-преданье, река-сказанье... Сейчас я живу на ее берегу в среднем течении, далеко от города. Здесь по ней не ходят ни пароходы, ни даже моторки, хотя и глубина, и ширь здесь у нее достаточны. Там, впереди, на излучине, у села, где когда-то родилась будущая княгиня Ольга, - пороги, небольшие гранитные утесы, закрывающие путь любым судам. Лишь малые лодки, чаще всего плоскодонки, скользят по чистой глади. И отражает она берега, и века, и людей - такая прозрачная, что глянешь в нее и замрешь, пораженный: твое лицо не на поверхности, а на самом дне, на глубине, и рыбешки шныряют сквозь тебя, и водоросли вьются в волосах...

А берега ее - лесные, луговые!.. Левый - пологий, низинный, пойменный; правый - крутой, боровой. Левый - в аире, в дягиле, в девясиле, в сонной осоке, в тугих огромных купырях. Правый - в дикой смороде, дикой малине и ежевике, в соснах и ветлах над самой водой...

Нет, ни словами, ни на холсте, ни нотами не выразить тысячецветье разнотравья, тысячезвучье птичьего звона, уханья, свиста и щебета. Как передать переливы оттенков дурмана и ароматов прибрежных полян, где малиновое пламя иван-чая перекликается с пряными вспышками лесной мальвы... Какое искусство способно поведать о сладости белых цветов нежгучей крапивы, осмешении запахов мяты, душицы и знойного духа гречихи в солнечный полдень, а вечером - свежесть скошенных лапчатых трав, от которой щекотно даже глазам.

Тысячезвучия, тысячецветия - тысячелетия... Река моя! Великая моя...

Всего несколько строк в районной газетке,крохотное сообщение в рубрике "Происшествия" - но оно заставило меня вначале расхохотаться до слез, потом - уйти в раздумья, тоже чуть не слезные, и наконец - просветлеть душой. Вот эта информация целиком:

"23.04. пьяный житель деревни Верхолино поджег свое жилище, сел недалеко от "костра" и начал играть на баяне. Рядом с музыкантом находились икона и бутылка водки. Дом и имущество пожарные спасли".

Ох, Верхолино!.. Тут особо и комментировать не надо. Такое только у нас на Руси произойти может, причем вовсе не обязательно лишь в наши дни в любом русском веке, может, и происходило... Нигде больше, ни в какой другой стране, пьяный мужик свой собственный дом не подожгет. А если такое и случается - не сядет рядом, любуясь пожаром и музицируя, подобно Нерону, что любовался делом рук своих - горящим Римом... Но если вдруг в любой иной стране кто и допьется до такого положения риз, до музицирования рядом с подпаленным своими же руками собственным жилищем, то вынесет из-под крова и поставит рядом с собой что угодно - только не емкость со спиртным и не домашнюю святыню веры своей. Такое - только у нас...

Знаю, кто-то скажет: это очередной "шукшинский чудик". А я скажу - это Пушкин: бунт бессмысленный и беспощадный. И это же - грядущее наше: "Дом и имущество пожарные спасли". Вечная формула нашей истории, по-своему повторяющаяся в каждой Смуте.

Эх, Верхолино...

По радио звучит бодрый голосюного новоиспеченного премьера, объясняющего нам, что одной из главных целей его правительства является "перераспределение доходов" меж различными социальными группами населения. А мне почему-то вспомнился эпизод из моей студенческой поры, прожитой в Ленинграде...