В Гвардейском экипаже можно сделаться заметным двору его величества. Часто через увеселительную яхту путь к командованию фрегатом короче, чем из кругосветных путешествий. Но от морских гвардейских офицеров требуются качества, которых нет у мичмана Нахимова. Он тянул лямку скучной службы, угрюмый и невзрачный, пока командир экипажа не списал его в Архангельск.

Братья ждали, что Павел постарается улизнуть от этого назначения и подаст рапорт о болезни.

– Добро бы назначили на привод нового корабля с тамошней верфи, а то к порту! – возмущается Платон. Даже гардемарин Сергей, самый младший из Нахимовых, ломающимся баском убеждает:

– Любой лекарь за десять рублев напишет тебе скорбный лист.

– Ерунда-с, – односложно отвечает Павел. В сущности, он рад. Архангельск – колыбель российского флота. Там Петр строил корабли, там настоящее море, и там сейчас увеличивается адмиралтейство.

Он торопится получить подорожную и уехать по зимнему пути. Верит, что на Севере ждет настоящее дело…

Первым из знакомых Павел встречает Михаила Рейнеке. В корпусе они не сдружились, хотя чувствовали взаимную симпатию. Может быть, это происходило потому, что Павел был в среде Бестужевых, Завалишина и братьев, а у Рейнеке было свое землячество эстляндцев – Литке и Врангель. Но здесь из выпуска только они одни, и обоим нужно многим поделиться – " приобретенными знаниями, надеждами и планами.

Часами, разложив карты и дневники, Михаил обстоятельно рассказывает о недавнем долгом плаваний из Белого моря к Югорскому Шару, – в прошедшем веке Овцын, Прончищев и Лаптевы поведали немало важного для отечественного мореплавания в суровых водах. Но до исполнения завета великого Ломоносова сделать доступным российским кораблям путь из Европы в Тихий океан вдоль сибирского берега еще далеко. От нашего поколения потребуется много работ гидрографических, много труда по описанию берегов и по изучению льдов, говорит Рейнеке.

Павел с вниманием разглядывает карты и рисунки, описания льдов. Еще никто до Рейнеке не занимался точным обозначением сала и снежуры, шуги и блинчатого льда, различением темного и светло-серого льда, различиями ровных и торосистых полей, условиями плавания в весеннем припае и среди стамух, как поморы называют нагромождения льда.

– Ты здесь в одно время и зейманом стал и теористом, – одобрительно отзывается Павел.

Он смущает Михаила похвалою. Рейнеке словно оправдывается, утверждая, что записями должен быть признателен местным рыбакам и мореходам.

– В здешнем народе потребность породила сии знания, вероятно, задолго до Петра. Здешний народ плавал на западе ранее, чем оттуда приплыли впервые англичане и голландцы.

– Да, народ! – Павел задумывается. Может быть, рассказать, что говорят о замечательных силах народа Бестужев и Головнин?

– Да, народ, он все может, – повторяет Павел, откладывая объяснение, потому что чувствует Рейнеке очень далеким от страстей своих петербургских учителей.

Конечно, по молодости они не всегда заняты вопросами службы в море. Рейнеке даже любит танцевать и сентиментально вздыхать возле девушек на местных балах. И застенчивый Павел, следуя за другом в общество, приобретает иногда знакомых. В конце зимы он признается Михаилу, что влюбился в старшую дочку командира порта.

– Ты собираешься жениться?

Рейнеке спешит привести доводы против ранней женитьбы. Лейтенантский чин не обеспечивает безбедности семьи. Мешает службе в море. Дети…

Павел перебивает грустным заявлением:

– Зачем ты меня убеждаешь? Я уже сообразил, что получу отказ.

– И отлично! – резко, по свойству мужской дружбы, восклицает Рейнеке. Но, встретив укоризненный взгляд Нахимова, спешит загладить грубость добрыми словами о будущем. Есть девушки, из которых выходят верные в несчастье жены.

Рейнеке неподдельно внимателен к горю Павла, но подойдет весна, поломается' лед, и он уйдет в плавание, и тогда – знает Павел – с одиночеством навалится тоска.

Павел обостренным чувством ненавидит Архангельск, сонное, одуревшее царство пропойц и воров. Есть ли довольные люди в этом северном деревянном городе на берегу холодной реки?! Недовольны купцы и промышленники, потому что царь, посетив прошлый год Архангельск, дал великие привилегии гамбургским и любекским немцам. Недовольны и соломбальские судостроители: тупое и равнодушное начальство не хочет знать никаких новшеств на верфи, рабочие из ластовых экипажей, арестантских рот и адмиралтейских крепостных в работах небрежны и медлительны.

Зима тянется. Льды сковывают Двину и ее многочисленные протоки. Павел убегает из деревянного злого города на верфь, в деревянную сумрачную Соломбалу, потом обратно. И тут и там одинаково нехорошо.

Он сторонится Мишеля Бестужева, который, затеяв театр, стал в нем и актером, и художником, и осветителем. Может быть, так и нужно жить. Но Павел не умеет. Ему нужно море.

В это первое архангельское сидение он плохо оценил красоту Севера, цветные радуги полярных сияний, суровую мощь гигантской реки и людей прирожденных моряков, беломорцев. Каким-то вялым и опустошенным проводит он в Архангельске остаток года. Провожает полярную экспедицию, провожает Михаила Бестужева, который на вновь выстроенном фрегате "Крейсер" уходит в Кронштадт вокруг Скандинавии.