И вот сирокко отходит, уступает путь свежему западному мистралю, а мистраль переходит в попутный крепкий ветер, и со скоростью в 12 узлов под стакселями и грот-марселями в четыре рифа эскадра 9 сентября достигает берегов Сицилии,

Утро. На горизонте высокие горы сливаются с облаками. Солнце ярко освещает зеленый берег. Но море не успокоилось после шторма, и вокруг кораблей беспорядочная толчея. Нахимов спит после ночной вахты и не слышит шума, вызванного криком при падении матроса за борт, он не видит, как с койки срывается в одежде Саша Домашенко и через открытый борт бросается в море. Узнает о гибели смелого друга уже на якоре в Палермо.

Ослепительно блестит мраморная пристань. На синем бархате бухты снуют шлюпки. Весело играют оркестры" Сладкие запахи померанцев и олеандров стоят над кораблями. Все оживленно готовятся к съезду на берег, и мичман Корнилов, красивый нервный юноша, торопливо рассказывает:

– Матрос совсем не мог держаться на воде. Домашенко было доплыл к брошенному с борта буйку, но повернул обратно на крик матроса. Пока мы подошли на шлюпке, лейтенант устал поддерживать утопающего. Вместе, в объятии пошли на дно… Надо, Павел Степанович, испросить разрешения на памятник герою в Кронштадте. Вот я обращение на имя государя составил от сослуживцев. Подпишетесь?

– Да, да, конечно, – соглашается Павел Степанович. Он проглядывает строки, выведенные четким тонким почерком, набросок карандашом проекта памятника, примерный расчет стоимости памятника (даже расчет составил мичман Корнилов)…

"Экий молодец! И ведь что ему Саша? Только недавний сослуживец… А мы с Сашей в кругосветном были. Знали, какой скромный, милый товарищ".

– Спасибо, Владимир Алексеевич. Вот в письме добавить надо о пенсии матери. Саша мать и сестер содержал одним своим жалованьем. – И Павел Степанович пожимает руку юноши, вновь обретенного товарища…

Флегматичный граф Гейден не торопился в Архипелаг. В письменной инструкции значатся заходы в Палермо и Мессину, и он аккуратно выполняет предписания министра. А между тем росли слухи, что британский коммодор Гамильтон не сумел блокировать турок в Александрии, что у Коринфского залива уже соединились две турецкие эскадры и готовятся возобновить активные действия против греков.

На бриге "Ахиллес" возвращается с письмом командующего английской эскадрой вице-адмирала Кодрингтона флаг-офицер Гейдена, лейтенант маркиз де Траверсе, сын бывшего министра. Он дружит на "Азове" только с лейтенантом Александром Моллером, тоже сыном бывшего министра. Они снисходительно допускают в свое общество мичмана Путятина, и уже от последнего узнают остальные офицеры: союзным эскадрам назначено рандеву южнее острова Занте.

Первого октября русская эскадра идет в походном ордере двух колонн. За "Азовом" в кильватер следует линейный корабль "Гангут", за "Иезекиилем" держится "Александр Невский". На ветре у кораблей фрегаты "Константин", "Елена", "Проворный" и "Кастор". Левантийский сухой ветер гонит корабли вдоль берега Морей Идущий впереди адмирала корвет "Гремящий" расцвечивается сигнальными флагами. В полветра от эскадры подходят британцы.

С марса Нахимов жадно оглядывает море. Насчитывает два фрегата, шлюп, четыре брига и линейный корабль с флагом британского флагмана на грот-мачте. А с юга показываются два корвета, на гафелях которых вымпелы турецкого флота и белые переговорные флаги на фор-брам-стеньгах.

В двенадцатом часу, когда русские и английские суда уже лежат в дрейфе, от Занте спускаются французы. Они проходят вдоль русской линии и салютуют пятью выстрелами. Корнилов громко читает названия кораблей: "Тридан", "Бреслау". Флаг контр-адмирала де Риньи на бизань-мачте фрегата "Сирена". За ним следуют белая грациозная шхуна и греческий военный бриг.

С ростров "Азова" спускают белый адмиральский, катер. Шестнадцать гребцов берут весла на валек. Гейден, Лазарев, советник министерства иностранных дел Катакази, маркиз Траверсе и мичман Корнилов проходят между шеренг выстроенного караула к парадному трапу.

На "Азии" – корабле Кодрингтона – гремит оркестр. Флагман лично встречает командующих российской и французской эскадрами.

– Везет Корнилову, – с завистью смотрит вслед мичман Ефим Путятин, знаток и любитель большой политики. О, и без поездки на совещание командующих мичман имеет свое мнение о развитии событий. Разве англичане хотят настоящей победы греков? Да нет же, купцы из Сити и промышленники Бирмингама и Манчестера – о чем откровенно пишут в английских газетах всего больше обеспокоены, чтобы азиатское чудище в Европе не разлезлось по швам, не явились бы новые не зависимые от Британии силы на Ближнем и Среднем Востоке, перед Индией.

Бутенев, тоже, любитель потолковать о международных делах, одобрительно кивает и разводит руками:

– Вот как огромна Турция, однако ж велика Федора, да дура!

Поморщившись – не любит Путятин, когда его перебивают, – мичман продолжает:

– А что касается французов, то об искренности их намерений не позволять туркам дальше грабить и истощать греков можно судить по тому, что ни один французский офицер из числа многих инструкторов на кораблях турок не отозван.

Жарко в безветренной полосе на совсем заштилевшей и будто не имеющей течения воде. Все корабли и фрегаты под марселями и бизанью, противодействующими друг другу, почти неподвижны. Надо прислушаться, чтобы уловить шепот воды за бортом. Сейчас бы лечь на выдраенную добела палубу и загорать на южном солнце, – какая война в этакой благодати! Но скорее все же, думает Павел Степанович, что разговоры – уклонения союзников от обещанных действий – чепуха. Назвался груздем – полезай в кузов.