– Слушайте, ну как же люди жили в такой глухомани?
– перебила Инга, изумленно подняв брови.
– Невероятно!

– Как жили?
– медленно переспросил Сергеев.
– Эх, молода елка, ёк-кувырок! А вот так и жили. Били зверя, ловили рыбу, ягоды, грибы собирали. Раз в год выменивали на пушнину у пинежских купцов соль, порох, муку. В те времена водился здесь и бобер, и выдра, а то и соболя можно было взять. Пушной промысел был богатый. Сейчас, к слову сказать, как за это дело взялись, обратно стал зверь распложаться. Ондатру развели, белка есть, лисица есть, лося много - товарный отстрел ведем, спортивные лицензии даем.

Ну... Это я по-стариковски боковой след сделал, в сторону скакнул. Так вот, о ските. Надо сказать, старцы эти были не особо корыстны: день прошел, и ладно, слава богу. Пост да молитва, молитва да пост - вот и все их житие. Там у них была часовенка срублена, и у каждого маленькая, но отдельная избушка. Грехи свои и чужие замаливали...

Так вот, я и говорю, Пирогов-то мало походил на божьего старца-то. Как сейчас он передо мной стоит: высокий, но будто сгорбленный, лицо узкое, острое, глаза как угли горят, так и буравят скрозь тебя... Руки длинные... силищи страшной, как клещи. Когда, однако, я его в последний раз видел, он уже стал хиреть. Совсем гнутый стал старик. Вот тут-то он и раскрыл всю подноготную как на духу. Эх, други мои милые, такую мне историю рассказал, тут до утра времени не хватит!

– Рассказывайте, дядя Сергеев! Мы никуда не торопимся, а если вы устали, может, завтра?
– предложил кто-то.

– Ладно - зелена елка, а шишку дает, - я уж доскажу покороче, внучка, поди, заждалась. Словом, история такая. Пирогов родом не наших краев, не вилюжский. Запамятовал я, беда, ведь он мне говорил: то ли с Пинеги, то ли с Мезени, жил в молодости в богатом селе. Видать, лих был. Там и полюбил он, и с ответом, да родители ее, богатей тамошние, уперлись. Не отдадим чадо свое за голодранца, и точка. Тогда он сказал: врешь, я своего не мытьем, так катаньем добьюсь. Жди, говорит своей милой, как, мол, талая вода сойдет, так и я вернусь богатым человеком. Раз так, добуду этих треклятых денег! И ушел за Большой Тиман, на восток, к Уралу, на выморозки. Что такое выморозки, знаете? Нет? Так в старину добывали золото. Сделают на речке большую прорубь, но не до конца, не до воды, а так, чтобы тонкий слой льда оставался. Лед в этом месте снизу нарастает, тогда его - опять же не до конца - аккуратненько скалывают. И так доводят этот колодец с ледяными стенками до самого дна. А уж там, как дно показалось, добывают золотоносный песок, как обычно.

– Оригинально!
– заметил Андрей.

– Вот-вот. Голь-то на выдумки хитра. А конец у истории такой. Намыл-таки Пирогов золотишка, правда, вернулся он не весной, как обещал, а другой зимой. Хвать, а его милую уже отдали замуж за местного стражника. Начал он с горя топить свою любовь в вине; неделю не вылезал из кабака. Вначале он был куражный весь из себя: шапка лисья, шуба хорошая, на ногах сапоги, подкованные серебром, а потом пропился до нитки. Известно, шатия-братия кругом его обсела-облепила, как комарье. Эх, и гулял же он! Опять же другого слова не прибрать: молода елка, а шишку дает! И вот в этот день, когда он кинул кабатчику сапоги с серебряными подковами, входит в трактир стражник. Тот самый. Кинулся на него Пирогов, не помня себя, схватил за горло своими ручищами - никто и пошевелиться не успел. Вот какие, братцы, бывали дела. Ну, известно, тюрьма, суд, каторга вечная. Только недолго он был в Сибири, сбежал. Вот потому-то и пришлось ему в монахах хорониться от всего света.

Наступила тишина, нарушаемая только сухим потрескиванием костра.

– Судьба Пирогова, в общем, ясна, - Липский подбросил сухого хворосту в огонь, и яркое пламя, весело загудев, рванулось вверх, - но какое отношение он имел к тому, что мы разыскиваем, к золотому идолу?

Сергеев пожал плечами.

– Вот насчет идола не знаю. Ничего не слыхал. Было другое. После войны изо всей Слободы только я изредка хаживал в тот угол, к скиту. Вот последний-то раз он мне раскрыл свое мирское имя, а то ведь в скиту он был брат Серафим. Видно, он все ждал кого-то, да не мог дождаться. Ты, говорит, ежели придет человек меня спрашивать, то есть Пирогова, то скажи: "Все богатство - здесь, в Писании". И перед носом моим Библией помахал, книгой такой толстой, засаленной, в кожаном переплете.

– Когда это было?
– быстро спросил Андрей.

– А пес его знает... После войны, это точно. Годов, может, с пятнадцать, а может, и больше.

– Последний вопрос. Вы знавали такого человека - Сергея Петрова? Он был студентом и приезжал в Малую Слободу с экспедицией перед самой войной.

– Экспедиция? Помню, была такая. Что-то хотели здесь раскапывать, да война помешала, они и снялись. А вот лично Сергея Петрова не припоминаю.

– Что же, все ясно. Спасибо вам огромное!

– Погодите, Андрюша! Как же так, - у Инги от волнения голос даже зазвенел, - как же все ясно? Мне, например, ничего не ясно. Где искать этот скит? Что стало с Пироговым, где он теперь?

Я внимательнейшим образом следил за разговором, даже делал пометки, и тоже, должен признаться, не подсек идеи нашего шефа.

То ли он забыл выяснить эти нужнейшие вопросы, то ли сознательно, из каких-то тактических соображений отодвинул их выяснение на после. В этом случае Вершинина, безусловно, нарушила его планы.

– Вот где сейчас Пирогов, - ответил старик, - этого я, милая барышня, и посейчас не знаю. С тех самых пор я его в глаза не видал и слухом не слыхал.

– Он мог уйти из скита другим путем, кроме Слободы, - быстро спросил Андрей, - так, чтобы вы не знали?

– Ох, насмешил... Что я ему, сторож, что ли? Другим полоем прошел по Двине на лодке или на плоту и не доложился. Дак он и в скит-то пришел с Пинеги, стало быть, и туда дорога не заказана. Только уж он староват был скакать туда-сюда. А вдруг как помер?