– Так что ты выбираешь – веревку или топор вон того парня? – Тидам покосился в сторону Хомды.

– Топор, мой милостивый господин, – пробормотал шкипер.

– Хм, топор… топор нужно еще заслужить, – О’Каймор выпрямился и уставил на кормчего свою трубу. – Ты ответишь на мои вопросы, падаль, тогда будет топор. Иначе… – Он ударил трубой по свисавшему с реи канату.

– Что хочет знать господин? – с обреченным видом шепнул накамец.

– Для чего эта лодка? – Теперь труба ОКаймора опустилась на борт ладьи.

– Это погребальный челн, милостивый господин. В таких хоронят больших людей из Тайонела, благородных сахемов.

– Правильно, – кивнул тидам, – я вижу, ты не врешь. Ну, и зачем ты тащил его в Одиссар? Ведь твоя посудина направлялась в Одиссар, верно?

– В Хайан, – уточнил накамец. – Мы везли товары… совсем немного… и отряд воинов сагамора, Ахау Севера…

– Зачем их послали?

– За телом… за телом светлорожденного Эйчида, потомка Тайонельского Очага… – Кормчий внезапно всхлипнул.

– Ты так любил этого Эйчида, что теперь плачешь по нему? – ОКаймор удивленно поднял брови.

– Нет, господин. Мне нет дела до Эйчида, чье тело уже в руках бальзамировщиков… Плачу же я о своей судьбе, о людях, что пошли со мной, о детях и женах, что остались в Накаме…

Тидам внезапно смягчился. Пожалуй, стоит подбодрить этого ублюдка, подумал он, ибо здесь, в море, нет жреца, ни Странствующего, ни Принявшего Обет, который мог бы утешить людей перед смертью песнопениями и словами.

– Все мы – мошкара, колеблемая дыханием Мейтассы, – произнес ОКаймор с сочувствием. – Сегодня тебе не повезло, и скоро ты ступишь на тропу, ведущую в Чак Мооль… Но как знать! Дожив до старости, ты мог мучиться от всяких гнусных недугов, от ломоты в костях и болей в животе… А сегодня ты примешь смерть легкую и быструю, я обещаю. Говори!

– Мореходы, не доживают до старости, ты это знаешь, мой господин, – произнес накамец с тоскливой улыбкой. – Но, может, ты и прав… Смерть от топора легче, чем в воде.

– Тогда заслужи ее! Что делал этот Эйчид в Хайане? Кто его убил? Говори!

– Молодой сахем отправился к Владыке Юга, чтобы встретиться в бою с его сыном Дженнаком, как то положено среди светлорожденных. Ему не повезло…

– Хмм… Видно, он был плохим воином?

– Клянусь Тайонелом, нет! Из лучших в северных землях! Говорят, был он крепок, как дуб, и стремителен, как лесная кошка, хитер и ловок в воинском деле… Но Дженнак победил его, и теперь он – наследник Очага Одисса, а у нашего сагамора стало одним сыном меньше. Пришло для него время собирать черные перья… да и для меня тоже…

– Кажется, этот Дженнак отбрасывает длинную тень… – задумчиво пробормотал О'Каймор, не слушая причитаний кормчего. Ему чудилось, что он уже слышал про младшего сына одиссарского ахау, что было совсем не удивительно – от Хайана до Ро’Кавары насчитывалось два соколиных полета, ничтожное расстояние для людской молвы и быстрого судна. Корабли меж этими двумя портами ходили часто, и сам он не раз торговал в одиссарских землях, в отведенных для кейтабцев местах. Торговал, но не грабил; у сагамора Джеданны было сильное войско, быстрые галеры и арбалеты, стрелы из которых пробивали любой доспех. Склонившись к накамцу, О’Каймор потряс его за плечо:

– Когда из Одиссара в Тайонел пришла весть о смерти вашего сахема?

– Пять дней назад… передали барабанным боем… и мы почти сразу отправились в путь… за телом Эйчида…

Тидам выпрямился и кивнул Хомде:

– Прикончи его. Без мучений! И всех остальных тоже.

Не слушая воплей накамских моряков, он уставился на погребальный челн, размышляя об удивительных обычаях светлорожденных, чьи сыновья, достигнув зрелости, должны были доказывать свое право на жизнь в смертельном поединке. О’Каймору, человеку трезвого ума и практического склада, подобная традиция казалась нелепой, однако он подозревал, что возникла она не на пустом месте. Он кое-что знал о людях со светлой кровью, но немногое – то, что было записано в трех первых Книгах Чилам Баль, и то, о чем рассказывали Странствующие жрецы, из коих треть или половина наверняка были поддельными – одиссарскими, арсоланскими или атлийскими шпионами. Он же был кейтабием, а в большинстве эйпоннских Уделов кейтабцев не слишком жаловали, в силу чего Морское Содружество из века в век оставалось в странной позиции – не то седьмая из великих держав, не то временное объединение купцов-разбойников, самовольно присвоивших себе благородные титулы. Но в одном вопросе существовала полная определенность: никто из Шестерых не ступал на кейтабские острова, и в жилах их властителей не текло ни капли божественной крови. По этой ли причине или потому, что кейтабцы издревле являлись пиратами и грабителями, им не доверяли; кроме Рениги, ни в одном из портовых городов Ринкаса и Бескрайних Вод не имелось кейтабских кварталов и постоянных поселений.

К тому же, хотя Морское Содружество торговало со всеми странами и землями – исключая Мейтассу, не имевшую выхода к океану, Острова всегда оставались как бы сами по себе – слишком сильные, чтоб их можно было захватить, и слишком слабые, чтобы их военная мощь представляла серьезную угрозу для Великих Очагов Эйпонны. Но, как не раз отмечал О’Каймор, плававший и в Арсолану, и в Коатль, и в Одиссар, и в далекий Сеннам, людям во всех этих державах тоже не слишком многое было известно об обычаях светлорожденных, что правили ими по воле Шестерых; далеко не всякий даже видел своих владык. Мог ли он, подозрительный чужеземец, не то купец, не то разбойник, знать большее? Вот если бы на захваченном судне оказался благородный тайонелец, попавший к нему в плен… в почетный плен, разумеется… вот тогда бы они поговорили… Или потомок богов не пожелал бы толковать с кейтабским пиратом?

Раскурив новую скрутку из табака, О’Каймор решил: все-таки хорошо, что на паруснике нет никого из Дома Тайонела. Разумеется, он не отказался бы взглянуть на зеленоглазого отпрыска божественного корня, но сколь часто любопытство не доводит до добра! Ну, по крайней мере он избавлен от нелегких проблем – сохранить жизнь пленнику или тайну расправы с накамским судном… Нет, хвала Шестерым, что на этой посудине оказались самые обычные люди, каких не жаль переправить в Великую Пустоту!

Он вызвал помощника и велел содрать с челна серебряные пластины – они тянули весом на девятьсот или тысячу одиссарских чейни и, разумеется, куда больше пригодились бы живому О’Каймору, тидаму из Ро’Кавары, чем мертвому Эйчиду, сахему-неудачнику. Весь груз, меха, горшки и воск, уже переправили на драммары, и «Сирим», повинуясь командам Ар’Чоги, отправился к востоку, в открытое море. «Тофал» развернулся следом и, отойдя на полсотни локтей от парусника, залил его жидким огнем.