– Да, владыка. Я же сказал – все признаки налицо… все, как описано в Книге Тайн, в Листах Арсолана… – Полузакрыв глаза и приняв молитвенную позу, старик вдруг начал торжественным хрипловатым речитативом: – Вот Храм среди храмов, Храм в Святой Юкате, первый из храмов мира; вот залы его, залы нетленные, со стенами из прочного камня; вот письмена, золотые письмена, окрашенные цветом Арсолана; вот знаки Его, ясные лишь посвященным; И сказано в них: Каков срок человеческой жизни? Тридцать лет, и еще тридцать, и, быть может, еще десять… Вы же, потомки богов, будете одарены годами вдвое и втрое против других людей, но появятся среди вас такие, чей срок будет вдвое и втрое дольше вашего. Не завидуйте им, ибо тяжела их участь: долгая жизнь на излете своем жжет огнем ненависти и горька, словно земляной плод. Горечь эту понесут они людям, словно посев зла, и немногим из них суждено…

Сагамор вытянул руку, коснувшись плеча Унгир-Брена:

– Отец мой, те древние пророчества мне известны. Скажи лучше о признаках… скажи так, как говорят с родичами, а Книгу Тайн ты почитаешь мне в другой раз.

Старик ухмыльнулся:

– Хайя! Ты прав; лучше поберечь горло… – Он отпил глоток вина из стоявшей рядом чаши. – Так вот, о признаках… Сын твой Дженнак одарен чувствительной душой, светлым разумом и силой, что превосходит силу прочих людей. Таковы все кинну в юных годах; и всем им приходят видения, удивительные и смутные, как туман на рассвете. Ты знаешь, о чем я говорю, – многие из светлорожденных видят в детстве странные сны, а потом это проходит.

– Да, я помню, – Джеданна кивнул. – Не могу поведать о тех снах… помню лишь, что они были, пока мне не исполнилось пятнадцать.

– А Дженнаку уже двадцать! И он запоминает увиденное! Он даже способен разглядеть кое-что наяву, освоив нехитрые приемы древней магии кентиога.

Взгляд Джеданны сделался острым.

– Это ты научил его?

– Да. В конце концов, я тоже почти кинну… нас двое таких, я и старый Че Чантар. Но тот – правитель, и ему некогда ломать голову над посланиями Мейтассы.

– Значит, кинну… – протянул Владыка Юга, подняв голову и всматриваясь в темнеющее небо. – Мой наследник – кинну… И что ты предлагаешь, родич?

Старик пожал плечами:

– Вы, люди власти, не знаете всего, что ведомо нам, жрецам. История же древности такова, мой повелитель: в прошлом кинну редко получали белые перья, и каждый такой случай был событием исключительным. Правда, их и насчитывалась всего-то сотня, а выжила едва ли пятая часть… Родичи боялись их и уничтожали в юности, убивали, как стая койотов убивает молодого ягуара… И вот почему: избранники богов не только одарены небывалым долголетием, но и умеют предвидеть будущее – чем дальше, тем яснее, и тем трудней справиться с ними. Понимаешь?

– Все ли они предвидят? – спросил Джеданна после недолгого молчания.

– Нет, родич. Иные предвидят отдельные события, иные странствуют в запредельных мирах, как твой сын, иные одарены необычайной памятью. Вот то, что я знаю о кинну.

– И что же ты предлагаешь? – вновь повторил сагамор.

– Что можно сделать с кинну, родич? Он – кецаль среди людей, а кецаль в неволе не живет и не покоряется никому… Что ж остается? Или убить, как делали в прошлые времена, освободив от него мир, или…

– Ты думаешь, я соглашусь убить собственного сына? Даже если он – кинну?

– Долгая жизнь на излете своем жжет огнем ненависти и горька, словно земляной плод. Горечь эту понесут они людям… горечь своих потерь, ибо кинну, приобретая многое, многое и теряет, – медленно произнес Унгир-Брен. – Подумай, какую ответственность перед людьми и богами мы берем на себя, родич.

– Земляные плоды бывают горькими, сладкими и пресными, но все их можно употреблять в пищу… после надлежащей обработки, разумеется.

Старый аххаль хмыкнул.

– С другим твоим отпрыском, с Фарассой, такого не получилось. Хочешь, чтобы Дженнак стал подобен ему? Но еще более злобным, более коварным и неизмеримо более могущественным? Ибо Фарасса, этот гриф-падальщик, всего лишь главенствует над твоими судьями, твоими глашатаями и твоими лазутчиками, а Дженнаку предназначено сесть на ковер власти… – Унгир-Брен внезапно повысил голос: – Горечь эту понесут они людям, словно посев зла, и немногим из них суждено, не очерствев сердцем, справиться с болью утрат и сохранить в себе человека.

Сагамор долго молчал – так долго, что солнце успело скрыться за холмами, и яркие звезды усеяли небеса. Потом он сорвал цветок орхидеи, похожий на зев ягуара, вдохнул его тонкий аромат и произнес:

– И все-таки мы его не убьем, родич. Не убьем… Хайя! Я сказал!

– Клянусь светлым оком Арсолана, я и не собирался давать такой совет! Я его люблю, и он дорог мне, как и тебе, родич… возможно, дороже всех моих сыновей, внуков, правнуков и их потомства. – Аххаль поднял чашу, словно приветствуя восходящий месяц. – Есть другой способ, позволяющий сберечь жизнь твоему сыну, и ты, я думаю, догадываешься о нем. У Дженнака чуткое сердце – так пусть укрепят его испытания; у него светлый разум – пусть станет он исполненным мудрости и света; Дженнак обладает силой – пусть же умножится она десятикратно. Понимаешь, родич, кинну должен заплатить за то, чтобы остаться человеком, и пусть сын твой заплатит. Заплатит кровью и мукой – своей кровью, а не той, что пролил в поединке с этим юным тайонельцем.