– Я чувствую ваш страх. Когда я в повседневной одежде, вы готовы очертя голову ринуться в словесную перепалку, но, когда я при параде, почему-то пугаетесь.

Не то чтобы пугаюсь, мысленно поправила Кэрол. Ощущение это скорее следовало назвать благоговейным ужасом. В костюме Фрэнк Мэтьюз выглядел особенно недосягаемым, а его темные живые глаза казались еще более проницательными. Кэрол снова начала ощущать себя нахальной самозванкой, которую того и гляди уличат.

Фрэнк выпрямился и поправил манжеты рубашки, собираясь уходить.

Непроизвольно ее взгляд упал на его руки – руки интеллектуала: безупречной формы, с длинными, чуткими пальцами, и в то же время сильные. И в воображении возникли другие руки: крупные, с толстыми, мясистыми пальцами.

– Что случилось? – Голос Фрэнка доносился откуда-то из-за спины, и Кэрол поняла, что ее странная реакция не позволила ему уйти.– Поверьте, я обычно спасаю людей, а не нападаю на них. Вы смотрите на мои руки так, словно ожидаете, что я вас вот-вот задушу!

– Вы тут ни при чем.

Внезапно нахлынувшие воспоминания совершенно парализовали волю Кэрол, голос ее беспомощно дрогнул. А ей-то казалось, что былые страхи давно канули в никуда! Впрочем, кого она обманывает? Прошлое и сейчас нередко оживало в ночных кошмарах.

– Если я ни при чем, тогда кто же?

Фрэнк развернул ее лицом к себе, в голосе его послышались властные ноты. Но Кэрол никому не поверяла своих тайн и не собиралась отступать от этого правила.

– Никто, – с трудом выдавила она.– Все это пустяки. Просто голова закружилась.

– Кэрол, я же врач, – мягко заметил Фрэнк.– Дело не в головокружении. Вы испуганы, что-то внушает вам страх. Если бы вы рассказали, что именно, возможно, я мог бы...

– Нечего тут рассказывать! – твердо повторила Кэрол.– А если бы и было, я бы обратилась отнюдь не к вам. У меня есть друзья, вы для меня человек совершенно посторонний.

– Чаще всего помочь способен как раз посторонний человек. Кроме того, не такой уж я посторонний: раз уж нам предстоит прожить месяц под одной крышей, – усмехнулся Фрэнк.– А впрочем, не хотите рассказывать – не надо. Тогда лучше займитесь подарками – это мигом прогонит все страхи.

– Я не могу принимать от вас подарки! – взмолилась Кэрол.– Конечно, мне нужны теплые вещи, но если вы мне скажете, сколько я вам должна…

– Ну уж нет! – Фрэнк Мэтьюз покачал головой, и, в очередной раз встретившись с ним взглядом, Кэрол дрогнула и отвела глаза.– Считайте, что это – премия. Под вашим заботливым присмотром отчим просто преобразился. И всего за один день! Он не перетруждает себя, радуется жизни, напрочь позабыл о меланхолии. Вот за это я вас и премирую. А если вы снова заведете разговор о деньгах, я, чего доброго, передумаю и впрямь задушу вас!

– Но я только исполняю свои обязанности.

– О, совсем не только. Вы взяли на себя часть моих забот и часть забот миссис Браун. У вас чертовски хорошо получается, Кэрол! Боюсь, что по истечении оговоренного срока я просто не смогу отпустить вас. Придется выдумать для вас новое занятие.

Она не смогла сдержать довольной улыбки: похвала из уст Мэтьюза казалась ей высшей наградой.

– В моем распоряжении только месяц, – с невольным сожалением сказала она.

– Почему?

Не ожидая подобного вопроса, Кэрол чуть было не упомянула об отпуске за свой счет, но, по счастью, вовремя спохватилась.

– У меня другие планы.

– Ладно, поглядим.– Негромко рассмеявшись, Фрэнк постучал носком ботинка по коробке.– Здесь – сапоги. К ним прилагаются шерстяные носки. Только не бегите сразу вниз жаловаться, что обувь вам велика. Носить такие сапоги —целое искусство. Лучше, конечно, сразу родиться северянином, но у меня такое предчувствие, что вы научитесь. Вы производите впечатление весьма неглупой особы – когда даете себе труд сдерживать эмоции!

Фрэнк вышел так же неслышно, как и вошел, и Кэрол беспомощно уставилась на закрытую дверь. Что за нелепость! Почему он с самого начала обращается с ней, как с ребенком? Похоже, этот человек полагает, что у него есть право отчитывать ее за то, что вышла на мороз, а затем вознаграждать за хорошо исполненную работу. Впрочем, при мысли о похвале Фрэнка Мэтьюза она снова преисполнилась неподдельной гордости.

Кэрол принялась лихорадочно разворачивать свертки. Сердце ее сладко замирало в предвкушении чуда, как это бывает только под Рождество. Сейчас она и в самом деле ощущала себя ребенком.