– А, может быть, и по вашему... то есть по нашему, общему.

Остродумов хмыкнул. В душе он усомнился, но тут же подумал: "А черт его знает! Вишь, он какой пролаз!"

– Да вот он идет наконец, - проговорила вдруг Машурина - и в ее маленьких, некрасивых глазах, устремленных на дверь передней, промелькнуло что-то теплое и нежное, какое-то светлое, глубокое, внутреннее пятнышко...

Дверь отворилась - и на этот раз, с картузом на голове, со связкой книг под мышкой, вошел молодой человек лет двадцати трех, сам Нежданов.

II

При виде гостей, находившихся в его комнате, он остановился на пороге двери, обвел их всех глазами, сбросил картуз, уронил книги прямо на пол - и, молча добравшись до кровати, прикорнул на ее крае. Его красивое белое лицо, казавшееся еще белее от темно-красного цвета волнистых рыжих волос, выражало неудовольствие и досаду.

Машурина слегка отвернулась и закусила губу; Остродумов проворчал:

– Наконец-то!

Паклин первый приблизился к Нежданову.

– Что с тобой, Алексей Дмитриевич, российский Гамлет? Огорчил кто тебя? Или так - без причины - взгрустнулось?

– Перестань, пожалуйста, российский Мефистофель, - отвечал раздраженно Нежданов.
– Мне не до того, чтобы препираться с тобою плоскими остротами.

Паклин засмеялся.

– Ты неточно выражаешься: коли остро, так не плоско, коли плоско, так не остро.

– Ну, хорошо, хорошо... Ты, известно, умница.

– А ты в нервозном состоянии,- произнес с расстановкою Паклин.- Али в самом деле что случилось?

– Ничего не случилось особенного; а случилось то, что нельзя носа на улицу высунуть в этом гадком городе, в Петербурге, чтоб не наткнуться на какую-нибудь пошлость, глупость, на безобразную несправедливость, на чепуху! Жить здесь больше невозможно.

– То-то ты в газетах публиковал, что ищешь кондиции и согласен на отъезд,проворчал опять Остродумов.

– И, конечно, с величайшим удовольствием уеду отсюда! Лишь бы нашелся дурак - место предложил!

– Сперва надо здесь свою обязанность исполнить,- значительно проговорила Машурина, не переставая глядеть в сторону.

– То есть?
– спросил Нежданов, круто обернувшись к ней. Машурина стиснула губы.

– Вам Остродумов скажет.

Нежданов обернулся к Остродумову. Но тот только крякнул и откашлялся: погоди, мол.

– Нет, не шутя, в самом деле, - вмешался Паклин, - ты узнал что-нибудь, неприятность какую?

Нежданов подскочил на постели, словно его что подбросило.

– Какая тебе еще неприятность нужна?
– закричал он внезапно зазвеневшим голосом.
– Пол- России с голода помирает, "Московские ведомости" торжествуют, классицизм хотят ввести, студенческие кассы запрещаются, везде шпионство, притеснения, доносы, ложь и фальшь - шагу нам ступить некуда... а ему все мало, он ждет еще новой неприятности, он думает, что я шучу... Басанова арестовали, - прибавил он, несколько понизив тон, - мне в библиотеке сказывали.

Остродумов и Машурина оба разом приподняли головы.

– Любезный друг, Алексей Дмитриевич, - начал Паклин, - ты взволнован дело понятное... Да разве ты забыл, в какое время и в какой стране мы живем? Ведь у нас утопающий сам должен сочинить ту соломинку, за которую ему приходится ухватиться! Где уж тут миндальничать?! Надо, брат, черту в глаза уметь смотреть, а не раздражаться по-ребячьи...

– Ах, пожалуйста, пожалуйста!
– перебил тоскливо Нежданов и даже сморщился, словно от боли.
– Ты, известное дело, энергический мужчина - ты ничего и никого не боишься...

– Я-то никого не боюсь?!
– начал было Паклин.

– Кто только мог выдать Басанова?
– продолжал Нежданов, - не понимаю!

– А известное дело - приятель. Они на это молодцы, приятели-то. С ними держи ухо востро! Был у меня, например, приятель - и, казалось, хороший человек: так обо мне заботился, о моей репутации! Бывало, смотришь: идет ко мне... "Представьте, кричит, какую об вас глупую клевету распустили: уверяют, что вы вашего родного дядюшку отравили, что вас ввели в один дом, а вы сейчас к хозяйке сели спиной - и так весь вечер и просидели! И уж плакала она, плакала от обиды! Ведь этакая чепуха! этакая нелепица! Какие дураки могут этому поверить!" - И что же? Год спустя рассорился я с этим самым приятелем ... И пишет он мне в своем прощальном письме: "Вы, который уморили своего дядю! Вы, который не устыдились оскорбить почтенную даму, севши к ней спиной!.." - и т. д. и т. д.
– Вот каковы приятели!

Остродумов переглянулся с Машуриной.

– Алексей Дмитриевич!
– брякнул он своим тяжелым басом, - он явно желал прекратить возникавшее бесполезное словоизвержение, - от Василия Николаевича письмо из Москвы пришло.

Нежданов слегка дрогнул и потупился.

– Что он пишет?
– спросил он наконец.

– Да вот... нам вот с ней...- Остродумов указал бровями на Машурину,ехать надо.

– Как? и ее зовут?

– Зовут и ее.

– За чем же дело стало?

– Да известно за чем... за деньгами