Суворин недоуменно приподнял брови.

— Интересно, — безо всякого интереса в голосе произнес он. — Какую помощь может тебе оказать раненый, которому еще в койке валяться минимум две недели?

Его собеседник широко улыбнулся:

— Ну, тут ты ошибаешься на все сто. Рана твоя уже зажила, если доктор не врет, и выписывают тебя завтра.

Теперь Панкрат удивился по-настоящему:

— То есть как это зажила? Чем меня здесь лечили?

— Есть разные средства, — уклончиво ответил Алексеев. — Стимуляторы роста мышечной ткани, нутрицевтики и тому подобное… Честно говоря, я в этом сам слабо разбираюсь, — он помедлил, потом без обиняков предложил. — Давай к делу, ладно?

— Валяй, — милостиво разрешил Панкрат, откидываясь на подушку.

— Я буду краток, — четко произнес капитан. — Тебе предлагается войти в состав элитного спецподразделения, основная задача которого — проведение превентивных и диверсионных операций в тылу бандформирований.

Он помолчал, пожевал губами с каким-то рассеянным видом. Потом поднял глаза на Панкрата, увлеченно рассматривавшего потолок.

— Вот, собственно, и все.

— А если я не соглашусь? — быстро спросил Суворин, устало прикрывая глаза. Алексеев ответил не сразу.

— Твоя воля, — произнес он наконец, безучастно пожимая плечами. — Беда только в том, что про тебя здесь уже слишком много знают. Едва ли тебе будет приятно возвращаться на гражданку в наручниках.

Панкрат лежал, не двигаясь. Потом открыл глаза и проговорил, глядя в потолок:

— Да, выбор у меня небогатый…

— Я рад, что ты это понимаешь. Но не думаю, что ты согласишься на мое предложение только по этой причине. Люди, работающие только за страх, нам не нужны.

Суворин повернул голову в его сторону. Сергей был абсолютно спокоен, и взгляд его рассеянно блуждал в пространстве где-то на уровне потолка.

— Предполагается, что я должен работать за совесть, потому что у меня убили… — он не смог договорить — в горле встал ком.

Капитан ничего не ответил. Поднялся, оправил накинутый поверх гражданской одежды халат.

— У тебя сутки на размышление, — произнес он совершенно буднично, как будто речь шла о том, чтобы пойти сегодня вечером на пиво. — Завтра тебя выписывают… Если мое предложение покажется тебе интересным, поведу знакомиться с группой. А пока что — всего доброго, Панкрат.

Он вышел почти бесшумно, аккуратно притворив за собой дверь.

Визит эсбиста не оставил Суворина равнодушным. Предложение капитана вырвало его из объятий убаюкивающего, сомнамбулического мира, сотканного из светлых воспоминаний и тоски, и вернуло в реальность. Вернуло в мир, сотрясаемый войной, от которой он хотел бежать в счастливое, такое недавнее прошлое. Чувства, умершие в нем со смертью Ирины, внезапно ожили вновь и обрели новую силу. Они вытеснили прочь из души апатию и наркотическое спокойствие.

Он не спал всю ночь. Перед его мысленным взором бесконечной вереницей снова и снова проходили все те, кого он потерял в Чечне. Боевые друзья, с которыми он успел сблизиться в те тяжелые дни — терять их было невыносимо, до безумия тяжело. Просто случайные люди, незнакомые ему совершенно, свидетелем гибели которых ему довелось стать волей судьбы.

Жажда мести волной поднималась в груди. Воспоминание о недавней утрате только распаляло эту жажду еще больше, еще сильнее. Он не хотел убивать ради убийства. Как ни крути, а убийцей он не стал, умудрившись преодолеть искушение правом на убийство, и остался всего лишь солдатом. Чужая смерть не сделалась для него наркотиком, от которого долго и мучительно отвыкают на гражданке те, кому довелось узнать, что такое война.

И отвыкают не все.

Панкрат понимал, что другого пути нет. Чтобы не стало еще больше тех, кто так и не дождется своих любимых, чтобы не стало еще больше материнских слез, пролитых по не вернувшимся с войны сыновьям. Он должен пойти. Пойти — и покарать. Делать то, что он умеет делать лучше многих других. Делать это во имя всего того светлого и хорошего в жизни, что отнимает у человека война. Отнимает, чаще всего, навсегда.

На следующее утро, когда Алексеев встретил его на пороге госпиталя, Панкрат молча протянул ему руку.

Их оказалось семеро. И Панкрат их уже знал. Это были те самые парни, которые летели с ним в одном самолете сюда, в Гудермес. Спортивные, подтянутые, уверенные в себе ребята, они встретили его оценивающими, а некоторые — и весьма скептическими взглядами.

Алексеев представил его “охотникам за головами”, как называли среди военных бойцов превентивных подразделений.

— Прошу любить и жаловать, — улыбаясь, как обычно, одними губами, произнес он. — Введите Панкрата в курс дела и объясните детали предстоящей операции. Не забывайте, — этот человек воевал здесь тогда, когда вы еще какать без посторонней помощи не умели…

— Драматизируешь, капитан, — довольно фамильярно прогудел могучим басом один из “охотников”, атлетически сложенный здоровяк, пускавший зайчики наголо бритой макушкой. — Я в то время уже девок за титьки щупал.

Некоторые из бойцов — те, что помоложе, загоготали, словно кони. Алексеев же на эту реплику никак не прореагировал и молча вышел из зала, в котором собралась группа. Когда-то в этом здании располагался клуб культуры и отдыха одного из крупных заводов, теперь лежавшего в руинах. Снаряжения и спортивного инвентаря в гимнастическом зале клуба почти не осталось, зато свободного места было сколько угодно.