Тянулись и тянулись томительные минуты, пока наконец из разинутой пасти колодца не показалась всклокоченная голова гнома. Пыхтя от натуги, он выбрался на твердую землю и уселся, подобрав под себя ноги.

— Так, значит… тут локтей двадцать всего. Внизу река… Там пристань и лодки, две… Было три, обрывок веревки остался, прогнила совсем, хотя и эльфийская. Если леди упала в воду и захлебнулась, тело уже унесло далеко. Думаю, она ударилась о лодку и сорвала ее с привязи. Важно, упала в лодку или мимо… Если в лодку, может, жива еще.

— Значит, надо плыть за ней! — вскочил Рон. — Или ты, Тьюрин, скажешь, что нам, людям, в эту пещеру дороги нет?

— Я бы так и сказал, — равнодушно заметил гном, не обращая внимания на довольно явственно прозвучавшую в голосе командира угрозу. — Но один я не справлюсь. Поэтому ты пойдешь со мной. А вы, юноша, с проводником поедете дальше. Будете ждать нас в Кадрусе.

— Да ты… — Казалось, из глаз Брика сейчас брызнут слезы ярости. Он сжал кулаки и теперь медленно шел на гнома. — Ты… я…

— Ладно, Тьюрин. Не обижай парня, пусть идет с нами.

Гном размышлял долго, принять решение было и в самом деле нелегко. Песнь гласила, что людей в лабиринт можно пустить лишь в двух случаях — по приглашению кого-то из подгорных правителей и при смертельной угрозе жизни того, кто с кем-нибудь из гномов связан узами дружбы. Песнь ничего не говорила о том, как быть в нынешней ситуации.

— Ладно, — коротко бросил он и почти беззвучным шепотом, так, что никто этого не услышал, добавил сам себе: — Возможно, это будут мои строки в Песне…

— Значит, выступаем немедля, — заключил Рон. Затем, повернувшись к проводнику, продолжил: — Ты, парень, ждешь нас здесь. Если мы не вернемся к завтрашнему утру, поведешь лошадей в Кадрус. Какая там самая приличная таверна?

— Э-э… «Дракон и меч», господин… Готовят там хорошо и комнаты чистые. Поверите ли, даже клопов нет…

— Значит, так, парень. Едешь туда и ждешь нас… две недели. Вот тебе монета, заплатишь за постой. Если через две недели мы не появимся, что ж, лошади и барахло твои. Но если ты слиняешь оттуда хотя бы на час раньше срока, что я с тобой сделаю?

— Из-под земли достанете… — вздохнул проводник. — Да вы не волнуйтесь, благородные господа, все исполнено будет в точности…

* * *

Гном спустился первым и уже внизу зажег факел и воткнул его в предусмотрительно вбитое в стену сотни лет назад кольцо. Факелов было по одному на каждого, и на вопрос Рона, не маловато ли, Тьюрин хмуро ответил, что его факелы будут гореть столько, сколько надо, а всяким маловерам, сомневающимся в гномьей магии, следует оставаться на поверхности и продолжать растрясать свои зады на этих гнусных Чаровых отродьях, которых люди опрометчиво называют ездовыми животными.

Двигались налегке, Рон и Брик избавились от доспехов и от оружия, оставив лишь по паре кинжалов на брата. Гном демонстративно остался в кольчуге и так и не решился расстаться со своей секирой, шлем тоже, несмотря на увещевания Рона, сунул в мешок, так зыркнув на потянувшегося было к нему проводника, что у того лицо слегка побледнело. Гнома можно было понять — один шлем древней работы стоил, пожалуй, поболее, чем все доспехи Брика и Рона вместе взятые, да еще с их мечами в придачу.

Оружие, мешок со шлемом Тьюрина и провизией дня на три, небольшая фляга с крепким вином, сумка Брика с лекарственными снадобьями да факелы — вот и весь багаж. Гном, морщась, выбрасывал из ладьи остатки давно сгнивших мехов, если это, конечно, когда-то было мехом, а Рон в это время рассматривал крошечную пристань. Похоже было, что гномы действительно делали работу на века — неизвестно, сколько лет было этому причалу, но сохранился он очень неплохо — и это при постоянном воздействии воды!

Когда они наконец погрузились в лодку и отошли от причала, он все же решил выяснить:

— Тьюрин, позволь спросить, как уцелела пристань? Неужели и на это у вас есть магия?

— Это эльфийское дерево, — неохотно ответил гном, провожая взглядом медленно уплывающие в темноту клочья истлевшей мягкой рухляди.

— Эльфийское? — удивился Рон. — Вы же, помнится, почти всегда с эльфами враждовали. Это что, трофей?

— Война войной, а торговля — торговлей. Ты два разных дела в одно не мешай…

— Интересно получается, значит, одной рукой вы друг с другом воюете, а другой торгуете? И оружие небось продавали?

— А чего ж нет. Тоже товар, — буркнул Тьюрин. — Это вы, люди, зверствуете. А у нас войны благородные были. Повоюем, потом помиримся, потом снова повоюем. Приятно, благородно, и повод всегда найдется песни слагать. А вырезать детей, что доросли до оси тележной, это, кстати, люди придумали, не мы. И песни о ваших войнах петь — язык не повернется.

— Угу… помнится, гномы при осаде Сорша, двести с небольшим лет назад, действительно про ось тележную и не вспоминали. Всех вырезали поголовно, детей в люльках…