– Достаточно, - прервал его прасол.
– Я вижу, что ты будешь художником, он сунул руку в мешок, и мальчику почудилось, будто в его темных недрах проступило неестественное сияние. И тут его словно бросило вперед...

Рука!

Правая рука. Розовая. Гладко обрезанная у запястья, словно только что отсеченная - хотя крови не было видно. Маленькая сильная рука.

Мальчик задохнулся и торопливо шагнул за могучий ствол дуба. Ему стало плохо. Вернувшись на поляну, он спросил слабым голосом:

– Ты правда можешь приделать ее мне?

– Разумеется, если ты этого хочешь.

– Конечно же, я хочу! Как я могу не хотеть?

– Некоторые люди, - сказал прасол, - столь живучи, что они пропитывают каждый атом своего естества непреодолимой страстью своей воли, своих целей. Я долгое время хотел узнать, может ли эта сила передаваться. Эта самая рука, он помахал ею, - принадлежала Цезарю Борджиа. Он был художником, это верно. Но он был способен и на многое другое. Я выкрал ее в день, когда он умер, чтобы проделать опыт. Много лет назад, странствуя по Корсике, я отдал ее мальчику, страдающему болезнью, похожей на твою. Ты знаешь его имя. По-моему, даже он немного боялся этой руки, потому что он постоянно прятал ее от взглядов людей. Мне пришлось сплавать на Святую Елену, чтобы вернуть ее обратно, но я так ничего и не доказал. Одной попытки никогда не бывает достаточно.

– Я не боюсь этой руки, - сказал мальчик, - и я стану даже более великим художником в своем искусстве, чем Бонапарт был в своем. Сколько ты хочешь за нее?

– Она мне ничего не стоила. Я отдам ее тебе задаром, поскольку ты знаешь ее историю и все-таки не боишься.

Мальчик закатал рукав и улыбнулся.

– Договорились. Приделай ее. Прасол рассмеялся, схватив скрюченную руку, протянутую мальчиком.

– Это не займет много времени, - сказал он, - и когда-нибудь я вернусь в землю Лютера и Гете, чтобы посмотреть, насколько тебе удастся поднять ее.

– Высоко!
– крикнул мальчик, сверкнув глазами.