И если ты, Лиз Данн, живешь где-нибудь году в 2034, можно я тебя попрошу кое о чем? Скатайся в наше время и дай мне один-единственный, самый полезный совет. Клянусь, я приму его к сведению, и даже отщипну кусочек филодендрона; заберешь его с собой, и у тебя, в твоем времени, вырастет такой же.

Короче говоря, я проспала до середины следующего дня (операции здорово выматывают). И вот, в разгар слащаво-сентиментальной плаксивости заявилась Лесли, моя старшая сестрица, – так некстати, в самый душераздирающий момент фильма, когда семейство Финци-Контини понимает, что они обречены и окончат свои дни в газовой камере. Меня совсем развезло, глаза стали красные, как у гончей.

– Видок у тебя, Лиз – смотреть страшно. На свинку смахивает.

– Спасибо. Зато ты выглядишь отлично.

– Ага, заметила мой новый жакет. Ну, как тебе? – Лесли крутанулась на каблучках.

Сестрица у меня – красавица, каких мало. По сравнению с ней я вообще шутка природы. В детстве никакие документы не могли нас убедить в том, что мы родные сестры.

– О, ты упакована что надо.

Жуть. Представляю, как Лесли блюет, извергая из пищевода лифчик от «Вэнити Фэр». Впрочем, ее рабская преданность моде – трюк для отвода глаз: я-то вижу сестрицу насквозь. Поэтому в моем присутствии она перестает изображать из себя нечто значимое и успокаивается.

– Только посмотри, в какой норе ты живешь, Лиз. Давай хоть шторы отдернем?

– Нет.

– Как хочешь. Я закурю?

– Пожалуйста. – Мне нравится сигаретный дым. По крайней мере, тогда помещение не кажется совсем мертвым.

Мы закурили, и Лесли окинула мое жилье наметанным глазом агента по недвижимости: на сколько потянет: шикарный район Норгейт Парк/ многоквартирный дом/ 1 комн./ санузел/ кухонный гарнитур/ владелец.

– Ну как, мать вчера не доконала?

Я поставила видео на паузу.

– Они собирались с Сильвией пообедать. А из-за меня не вышло.

– Отложила обед с Сильвией? Ужас. Какая ты нехорошая девочка.

– Слушай, не заводи меня.

– Я бы сама тебя свозила, да у детей был утренник.

Сестрица то и дело пожимала плечами и сидела, непривычно сгорбившись – впервые такое вижу.

– Лесли, ты ерзаешь весь вечер. Что у тебя с плечами?

– Эти титьки меня скоро доконают.

– Никак не привыкнешь?

Мне показалось, она сейчас всю сигарету одной затяжкой выкурит.

– О-хо-хо, да. – Облако выпущенного дыма напоминало взрыв «Челленджера». – Везет же тебе, Лиз, ты плоская, как доска.

– Спасибо. А нельзя удалить эти… ну, мешки?

– Поздно. Майк с ними породнился. – Бросила взгляд в сторону кухни. – У тебя есть что-нибудь пожевать?

– Шоколадный пудинг; могу куриный суп из пакетика заварить, рисовый.

Сестра походила по кухне, присматриваясь: разделочный столик, набор ножей из нержавейки – бонус к квартире.

– Лиз, ты питаешься как безработная. Все обшарила – ничего съедобного, одни консервы. – Она открыла дверцу холодильника и тут же ее захлопнула. – Хоть бы магнит прилепила или фотку какую-нибудь. А где валентинка, которую Браяна тебе на День влюбленных подарила? Хочешь гостей до депрессии довести?

– А ко мне никто не ходит, кроме тебя с матерью да Уильяма.

– Лиз, у всех бывают гости.

– Только не у меня.

Лесли сменила тему и придвинула к себе вазочку с желе.

– Угощусь, пожалуй. Красное… Это с какими фруктами?

– Ни с какими. Сплошная краска.

Позвякивая золотыми браслетами, сестрица зачерпнула ложечку вязкого месива, которое я приберегла на «Слова нежности», и спросила:

– Мою остановку еще не видела?

– Что-что?

– У меня теперь собственная реклама на автобусной остановке, с большой черно-белой фотографией. Пока только одна, для начала. Удачный снимок, хотя сделан еще до операции. Теперь-то меня и не узнать.

– А где именно?

– На углу Капилано-роуд и Кейт, самой длинной в Канаде улице красных фонарей. Публика там ошивается еще та, сама понимаешь. Уж поверь, какой-нибудь сопляк быстро додумается фюреровские усики маркером пририсовать.

– Давно пора эти маркеры запретить.

– Согласна, а то наплодили мутантов. – Она прикончила мое желе и каким-то образом вымучила еще затяжку из своего бычка. – Ладно, пора бежать.

– Тут, кажется, еще ложечка осталась.

Сестрица уже стояла в дверях.

– На тебя смотреть страшно. Три дня в постели, как минимум, кумекаешь?

– Да, Лесли. Спасибо.

– До завтра, моя радость.

Я включила «Бэмби». Никак не могла понять, почему в магазине мультик обозвали грустным; на самом деле скучно и незамысловато.

В дверь постучали. По домофону вызова не было, и я грешным делом подумала на Уолласа, уборщика. Однако в дверях стояла Донна из «Систем наземных коммуникаций» – резвая девица с явными признаками недоедания. К груди она прижимала стопку папок и конвертов. На работе ее любят: всегда под рукой, никогда не откажет – но я эту подругу давно раскусила. Мы с ней одной породы: она наблюдатель.