– Просто я думала о разных вещах. Я боюсь, Чарльз. Чарльз просто кивнул. Он понимал, и понимал слишком хорошо.

– Я разговаривал с Элом Холбином. Он позвонил вчера, чтобы узнать, как дела у тебя и у Маргарет. Рассказал мне, как ты распутала дело Пито в Бостоне. Эл сказал, что все произошло в порядке вещей – ты действовала по-умному и была цепкой, как питбуль. Но один полицейский, его имя Мастерсон, пытается доказать, что это целиком его заслуга. Правда, у него, по словам Эла, не очень хорошо получается, и это тоже в порядке вещей.

– Вообще-то говоря, заслуга целиком и полностью принадлежит маленькой старушке итальянке по имени миссис Роселли.

Чарльз вскинул красиво очерченную бровь.

– Расскажи мне об этом. Рафаэлла улыбнулась.

– Эл позвал меня к себе и поручил заняться этим делом. Я не хотела. Пресса делала из происшедшего сенсацию, и от этого все выглядело особенно ужасно. И по сути дела, это никого уже не волновало, потому что сумасшедший, совершивший это преступление – Фредди Пито, сразу же во всем признался. Просто средства массовой информации получили еще одну возможность вспомнить дело Лиззи Борден. Но ты же знаешь Эла: он добился того, чтобы я пошла туда, и так меня разозлил, что я чуть не набросилась на него с кулаками. Эл ничего не сказал мне об анонимном звонке, а звонили ему точно. Это и была миссис Роселли. Когда я позже спросила ее, почему она не рассказала в полиции то, что рассказала Элу, она ответила, что у сопливого юнца, присланного полицией, абсолютно отсутствовали хорошие манеры и он обращался с ней, как будто она просто старая болтливая карга. Почему миссис Роселли должна была рассказывать о чем-либо сопливому невоспитанному юнцу, который обращался с ней, как с сумасшедшей ведьмой? Я не смогла на это вразумительно ответить.

Потом я спросила у нее, почему она рассказала Элу. По ее словам, он лет десять назад написал ряд статей об итальянцах в Бостоне, где упомянул ее мужа по имени и отметил, каким хорошим человеком он был. Гвидо Роселли работал пожарником и погиб во время сильнейшего пожара в Саус-Энде. Миссис Роселли даже зачитала мне пожелтевшую вырезку из газеты.

Еще она мне сказала, что вообще-то Фредди не особенно ей нравился. Он казался миссис Роселли странным. А беспокоилась она из-за малыша, Джо.

– И все же она сняла подозрения с Фредди и сообщила всем, что виновен мальчик. Интересно.

Рафаэлла кивнула.

– Как ты считаешь, почему Фредди Пито открылся тебе? Он что, пошел по стопам миссис Роселли?

Рафаэлла хитро улыбнулась:

– Когда я спрашивала Фредди, почему он не рассказа! полиции правду о случившемся, он все время повторял, что они называли его паршивым вруном – извини за выражение, Чарльз, – и приказывали ему заткнуться. Я же слушала его и воздерживалась от комментариев, пока не поняла, что он говорит неправду; и тут я не слезла с него до тех пор, пока мы оба не охрипли. – Она возвела глаза к потолку. – Благодарю тебя, Господи, за миссис Роселли.

– А что будет с малышом, Рафаэлла?

– Надеюсь, он попал в приличный приемный дом и ему нашли хорошего психиатра.

– А Фредди?

– Я говорила с Элом. Он пообещал найти Фредди работу в газете. С ним всё будет в порядке. Фредди один из потерпевших, но все-таки он остался в живых.

Чарльз замолчал. Рафаэлла наблюдала, как осторожно он взял руку матери и поцеловал пальцы. В этот момент Рафаэлла мечтала о том, чтобы Чарльз, добрый, красивый Чарльз, оказался ее отцом. Но он не был ее отцом. Не был ее отцом и человек по имени Ричард Дорсетт, герой Вьетнама, почтенный человек – так рассказывала о нем мать. Убит во Вьетнаме, Рафаэлла, очень смелый и очень хороший человек. Сплошная ложь. Рафаэлла давным-давно должна была понять, что это ложь, – ведь она носила не его имя. Рафаэлла носила имя матери. Она вспомнила, как мать объясняла ей, в чем причина, – и поскольку ей было все равно, поскольку этот загадочный человек никогда не был для нее настоящим, Рафаэлла не придавала этим объяснениям особого значения.

Интересно, а существовал ли вообще человек по имени Ричард Дорсетт? Если да, то он наверняка был бы лучшим отцом, чем ее настоящий папаша.

Ее отец был преступником. Шесть с половиной дневников охватывают четверть века. Рафаэлла посмотрела, когда была сделана последняя запись. С ноября ее мать не написала ни строчки. Может ли Чарльз знать об этих дневниках? О Доминике Джованни? Она покачала головой. Нет, Маргарет защитила бы его от этого, именно так поступила бы и Рафаэлла.

Она уже дошла до середины четвертого дневника, и ей не терпелось вернуться к ним. Рафаэлла взглянула на бриллиант в пять каратов, сверкающий на левой руке матери, – подарок человека, который любил эту женщину больше, чем самого себя, больше, чем собственную жизнь. Ей так хотелось поговорить с ним, поделиться с ним всеми своими страхами, задать все свои вопросы. Но она не должна этого делать.

Доминик Джованни был тайным покаянием матери, демоном, которого она изгоняла снова и снова или пыталась изгнать. Рафаэлла надеялась, что дневники помогали ей в этой борьбе. Она знала, что мать никогда бы не показала ей своих записей.

Из четвертого дневника Рафаэлла узнала, что Маргарет отомстила Гейбу Тетвейлеру. Она добралась до него, и это прекрасно. Это стоило матери около десяти тысяч долларов, но старина Гейб теперь томился в застенках луизианской тюрьмы за попытку изнасилования малолетних.

Рафаэлла произнесла:

– Ты очень хороший человек, Чарльз. Я так хотела бы, чтобы ты был моим отцом.

– Я тоже так думаю, моя дорогая.

Рафаэлла взяла мать за другую руку. Рука была холодной и безжизненной.

– Я не хочу, чтобы она умерла. Чарльз молчал.

– Она не умрет, ведь правда?

– Не знаю, Рафаэлла. По-твоему, будет лучше, если она проведет следующие двадцать лет, подключенная к этому холодному оборудованию, как растение? Мертвая, но живая благодаря всем этим машинам?