Однажды она была вынуждена мочиться в доме, когда он отсутствовал целый день. После этого он жестоко избил ее, несмотря на объяснения, проклятия и мольбы. Потом он наказал ее тем, что в течение недели внимательно следил за нею во время прогулок, не упуская ни малейшей подробности.

О, эти муки на голом, как стол, дворе! Кто мог их понять?!.. Сцены этих мук стали фильмом, который многократно прокручивал затем ее мозг. Например, то, как она выбирает место в тени у каменной стены. Если он выводил ее в полдень, тени не было вообще. Двор был залит безжалостным светом солнца, и Рита чувствовала себя жалкой тварью, которую равнодушно и бесцельно рассматривало могущественное существо, Хозяин Вселенной, держа ее на конце своего указательного пальца. А вокруг еще грохотала музыка. Осборн пел «Бунтарь рок-н-ролла». Рита садилась, снимала трусики, но несмотря на мучительное желание, в течение нескольких секунд не могла выдавить из себя ни капли. Немилосердное солнце смотрело на нее одним слепящим глазом с небес, чистых, как кафель в операционной, и во всем этом был ужас, по-настоящему понятный только ей одной.

Вечер приходил, неся с собой недолгое облегчение. Немного прохладного воздуха, немного луны и темный двор, где возникала иллюзия, что она может сделать хоть что-нибудь так, как это делают все остальные люди.

Иногда Рита не видела в темноте стен и о ее положении напоминал только ошейник, позвякивавший на шее, и черная полоса, очертившая небо, на которой уже не было звезд. Поводок, пристегнутый к ошейнику, уходил в темноту, чтобы возникнуть на слабо освещенной веранде змеей, обвившей запястье хозяина.

Рывок – и стальные зубья впивались в ее горло.

Значит, хозяин считал, что его домашнему животному пора спать.

После аварии Рита отделалась шоком и несколькими болезненными царапинами на лице и теле. Но очнулась она с уже надетым ошейником и первое, что она увидела, была грубая металлическая миска, стоявшая на полу посреди комнаты без мебели и окон. Нелепость всего этого она сочла лучшим свидетельством того, что ее мозг поврежден.

Рита закрыла глаза, собираясь с мыслями. Она ощущала непреодолимую слабость во всем теле и тупую боль в груди. Боль не физическую, а больше похожую на страх перед жизнью, начинавшейся вновь. Теперь в этой жизни были катастрофа, раздавленное тело мужа, труп велосипедиста, сгоревший вместо нее в машине, и ошейник на ее собственной шее.

Потом она сообразила, что ни один безумец не подозревает о своем безумии. Во рту у нее пересохло. Сухость распространилась внутрь и вскоре все ее тело стало одним колеблющимся куском картона.

Когда сухость прошла, Рита почувствовала, что хочет есть. Спустя несколько часов голод стал невыносимым.

Она проползла по холодному полу, приближаясь к миске. Миска оказалась наполненной какой-то вязкой смесью с не очень аппетитным запахом, но Рита была слишком голодна, чтобы обращать на это внимание. Не было ни ложки, ни вилки. Немного поколебавшись, она стала пить из миски, подолгу ожидая, пока смесь соберется в липкий комок и попадет ей в рот. То, что осталось на дне, Рите пришлось доесть руками.

А потом появился водитель черного пикапа и, не произнося ни слова, налил в миску воды. Она пыталась расспросить его о чем-то, пока у нее хватало сил, но тогда, как, впрочем, и всегда с тех пор, ответом ей было молчание. Молчание, худшее, чем ненависть, побои и унижения, потому что для Риты в нем не было вообще ничего человеческого. Уже тогда она с непередаваемым ужасом ощутила, что дверца клетки захлопнулась навсегда.

Возможно, ей было бы легче, если бы она знала, зачем нужна этому человеку. Но никогда, ни единым жестом, взглядом или поступком он не выдал ей этого.

В первые недели своего пребывания в доме Рита всерьез ожидала того, что он может попытаться изнасиловать ее или потребует чего-то, пусть неприятного, грязного, мерзкого, но хотя бы объяснимого… Она ожидала напрасно. Все, что она получила, это еду и воду два раза в день и первые прогулки на длинном поводке по замкнутому со всех сторон внутреннему дворику.

Хорошо ощутимая сила хозяина не оставляла ей надежд покалечить или убить его. Спустя месяц после аварии Рита возненавидела себя за то, что два раза в сутки покорно принимала миску с едой из его рук… Несмотря на полную безысходность, она не могла совершить самоубийство. Разбить голову о стену или перегрызть себе вены было выше ее сил. Еще более страшным казалось дать убить себя этому человеку. Презрение лишь усугубило дневную боль и извращенность ее снов.

В своих снах она видела, как полчища липких мух гнездятся в самых интимных частях ее тела, а еще там шевелились отрезанные змеиные головы.

Вскоре такой образ жизни привел к тому, что она пахла, как животное, и уже почти не испытывала потребности в одежде. Всякие представления о человеческих предрассудках, в том числе, о «приличиях», стерлись из ее памяти. Ее кожа загрубела; теперь Рита воспринимала холод, ветер и дождь, как нечто неизбежное, как то, что нужно переносить терпеливо, не испытывая страданий и тоски.

Ее волосы, которые не расчесывались несколько лет, всегда были спутаны; когда они становились слишком длинными, хозяин подстригал их, кое-как кромсая тупыми ножницами, и это была для нее еще одна периодическая пытка. Она предпочла бы этой пытке паразитов.

Когда хозяин считал, что Рита стала слишком грязной, он мыл ее, но это не приносило ей облегчения и, тем более, не казалось блаженством, – она просто тупо глядела на мыльную воду, сквозь которую проступали зыбкие очертания ее болезненно-бледного тела.