Пиноррр нахмурился и открыл глаза. Стояла ясная погода, небо было синим, но к вечеру взревет море и завизжат ветра. Не было штормов опаснее южных, приносивших с собой тропические дожди и разбивавших корабли в щепки. Пиноррр смотрел туда, где море сливалось с небом, и откуда доносились пока слышные только для него удары грома. За горизонтом собирался один из самых кошмарных южных шквалов — настоящий убийца кораблей.

Мрачные новости для флота.

Пиноррр плюнул в море, жертвуя великому океану свою воду и соль — так благодарили шаманы морских богов за предупреждение.

— Папа, — раздался у его ног детский голосок, — они идут.

Пиноррр не отводил взгляда от океана. Девочка, сидевшая рядом с ним, была не его дочерью, а дочерью его старшего сына, чей дух вернулся в волны еще до рождения ребенка. А поскольку мать девочки умерла родами, у нее не было никого, кроме деда. Пиноррр сначала пытался объяснить Шишон, что он ей не «папа», но бедная слабоумная девочка этого так и не сумела понять. В конце концов он перестал стараться.

— Шишон, кто идет? — мягко спросил он, чтобы поддержать разговор, и опустился на колени рядом с девочкой. Шишон было уже почти десять зим, но ее широко открытые глаза все еще были глазами младенца. Ее мать умерла на руках у повитухи, и бедного ребенка пришлось вырезать из ее остывающего живота. К сожалению, целители опоздали. Смерть уже успела коснуться девочки, ее разум оказался поврежден.

Пиноррр вытер рукавом своей мантии слюни на подбородке девочки и убрал черные волосы с ее лба. Ее лицо, хоть и невинное, не могло считаться хорошеньким. Веки на одном глазу были перекошены, а губы с этой же стороны были наполовину парализованы. Словно половина ее лица подтаяла и поникла. Пиноррр коснулся ее щеки. «Кто же будет заботиться о тебе, когда меня не станет?» — печально подумал он.

Шишон не обратила внимания ни на вопрос, ни на прикосновение. Она полностью сосредоточилась на куске китового уса у себя в руках, поворачивая его туда-сюда и орудуя своим крохотным резаком.

— Я почти закончила, папа.

Пиноррр улыбнулся, увидев, с каким серьезным выражением лица работает Шишон. Хоть и слабоумная, она обладала умелыми пальцами, которые так и летали по поверхности кости, ощупывая, касаясь, вырезая. Девочка с таким талантом могла бы стать ученицей мастера-резчика, но из-за слабоумия Шишон это была несбыточная мечта. Пиноррр склонился поближе.

— Что ты такое вырезаешь, милая?

Она знаком показала ему не смотреть.

— Не подглядывай, папа! Я должна поторопиться. Они идут! — Она говорила очень серьезно, ее брови сошлись, а прищуренные глаза не отрывались от работы.

— Пойдем, милая, мне нужно идти к килевому. Надвигается шторм. — Он потянулся к ее плечу.

— Нет! — Шишон ткнула его своим ножичком, заставив отступить на шаг. — Я должна закончить!

Пиноррр потер длинную царапину — ее инструмент задел тыльную сторону его ладони. Он нахмурился — не от гнева, а от удивления. Обычно Шишон бывала такая уступчивая, так послушно следовала за ним. Это новое упрямое поведение его встревожило. Он сурово сказал ей тем самым голосом, который заставлял съежиться многих килевых:

— Шишон, оставь вырезание на после обеда. У меня есть дело. Ты хочешь остаться с Мадер Гиль?

Пальцы девочки замерли. Наконец она подняла печальные глаза, по ее щекам потекли слезы.

— Нет, папа.

Пиноррр сразу же почувствовал себя последним негодяем. Он вздохнул и наклонился еще ближе к Шишон, накрыв ее крохотные руки своими большими костистыми пальцами. Ее ручки были горячими, словно угли. Должно быть, девочка заболевает, ее лихорадит. Может, в этом причина ее внезапного гнева? Он еще больше пожалел о своих словах.

— Извини, Шишон, — сказал он. — Ты мое сердце. — Он прижал больную девочку к груди и поцеловал в макушку.

Она что-то негромко пробормотала, спрятав лицо у него на груди.

Выпрямившись, он спросил:

— Что ты сказала, моя милая?

— Они уже почти здесь, — сказала она, не глядя ему в глаза. Ее пальцы сжимали вырезанную ею фигурку, но работу над фигуркой она прекратила.

— Можно посмотреть? — мягко спросил он, подразумевая ее изделие.

Она поколебалась, затем медленно разжала кулак с кусочком китового уса.

— Я не закончила, — сказала она, слегка надув губы. — Я не могу ясно увидеть их, пока не закончила.

— Ничего страшного. У тебя будет время после полуденной трапезы. — Он взял протянутый кусок резной кости и качнулся на пятках, подняв статуэтку к солнцу.

Он изумленно моргнул, уставившись на ее работу. Ее искусство было потрясающим — и она считала эту фигурку незаконченной. Проработка деталей, гладкие изгибы, даже вырезанные из хрупкой кости тоненькие крылья — все было идеально симметрично. Он повернул статуэтку на свет. Эта работа ничем не уступала работам мастеров.