— Насколько хорошо вы были знакомы с Лори?

— Не очень хорошо. Она превосходно играет в гольф, и я читала о ее достижениях в газетах. На нескольких мероприятиях, проводившихся в колледже, я встречала родителей Лори. Вот, пожалуй, и все. Мне было искренне жаль ее, когда они погибли. Я знаю, Элан опасался, что у нее может быть нервный срыв.

— В ту ночь, когда он умер, вы были в Нью-Йорке?

— Я была в аэропорту, встречала клиента.

— Когда вы в последний раз разговаривали с мужем?

— Я позвонила ему около восьми часов вечера. Он был ужасно огорчен. Элан рассказал мне о неприятной сцене, которую устроила ему Лори Кеньон. Ему казалось, что он неправильно повел себя в этой ситуации. Он считал, что ему надо было поговорить с Сарой и Лори, прежде чем ее вызовут к декану. Он сказал, что искренне верит в то, что она ничего не помнит об этих письмах. Она так негодовала и была потрясена, когда ее обвинили.

— Вы понимаете, что если вы расскажете это на суде, то поможете Лори.

В глазах Карен заблестели слезы.

— Мой муж был самым добрым и отзывчивым человеком из всех, кого я знала. Он, как никто другой, не хотел бы, чтобы я причинила этой девочке вред.

Моуди прищурил глаза.

— Миссис Грант, был ли у вас когда-либо повод подозревать вашего мужа в том, что он увлекся Лори?

На ее лице отразилось изумление.

— Но это же смешно. Ей всего двадцать или двадцать один, а Элану было сорок.

— Такое случается. И, конечно, в этом не было бы ничего предосудительного, если бы вы захотели убедиться, скажем, проверить, что это не так.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Может быть, нанять частного детектива, такого, как, например, я…

Слезы на ее глазах тут же высохли. Карен Грант явно разозлилась.

— Мистер Моуди, я не позволила бы так оскорбить своего мужа. И вы оскорбляете меня. — Она встала. — Думаю, нам с вами больше нечего сказать друг другу.

Моуди медленно встал.

— Прошу вас простить меня, миссис Грант. Постарайтесь понять, что мне нужно объяснить как-то действия Лори. По вашим словам, профессор Грант считал, что Лори на грани нервного срыва. Если между ними что-то было и он рассказал об этом руководству, тогда в ней произошел надлом…

— Мистер Моуди. Не выгораживайте девочку, которая убила моего мужа, пытаясь очернить его. Элан был скромным и замкнутым человеком, он чувствовал себя крайне неловко, когда студентки влюблялись в него. Вы не можете извратить этот факт ради спасения его убийцы.

Виновато кивая, Брендон Моуди обвел глазами офис. Он был обставлен со вкусом: красный кожаный диванчик и такие же стулья, на стенах плакаты с экзотическими видами, свежие цветы на столе Карен Грант и на кофейном столике возле дивана. На ее столе не было никаких бумаг, и за все время, пока он был там, ни разу не зазвонил телефон.

— Миссис Грант, на прощание мне хотелось бы сказать вам нечто более приятное. Моя дочь работает стюардессой в «Америкэн Эрлайнз». Она любит свою работу и говорит, что туристский бизнес невероятно захватывающее дело. Надеюсь, вы чувствуете то же самое, и ваша работа помогает вам пережить потерю мужа.

Ему показалось, что она слегка смягчилась.

— Я бы просто пропала без работы.

В офисе больше никого не было.

— А сколько человек здесь работает? — ненавязчиво поинтересовался он.

— Моя секретарша вышла по делу. А Энни Вебстер, владелица бюро, сегодня больна.

— Значит, всеми делами занимаетесь вы?

— Энни скоро уходит на пенсию. И я все возьму в свои руки.

— Понятно. Ну что ж, я отнял у вас достаточно много времени.

Моуди не сразу вышел из гостиницы. Усевшись в вестибюле, он стал наблюдать за бюро путешествий. За два часа туда не вошел ни один человек. Через стеклянную стену офиса он видел, что Карен ни разу не сняла трубку телефона. Отложив в сторону газету, которой он закрывался, Брендон не спеша подошел к портье и завел с ним беседу.

Грег Беннет ехал по Тернпайк, направляясь к Линкольн Таннел. Стоял теплый туманный день, словно уже был июль, а не последняя неделя мая. Он ехал в своем новом «мустанге» с открытым верхом. Это был подарок деда по случаю окончания колледжа. От такого подарка Грег чувствовал себя неловко.

— Дедушка, мне уже двадцать пять, и я в состоянии сам заработать себе на машину, — пытался возразить он, но мать отвела его в сторону.

— Ради Бога, Грег, не будь таким заносчивым. Дед так рад, что тебя приняли в Стэнфорд, его просто распирает от гордости.