Шрифт:
С трудом поднимаясь по лестнице, как по корабельному трапу в шторм, он остановился и прокричал гостям какое-то приветствие. Оно было встречено дружным ревом. Потом он погрузился в туннель коридора, искрящуюся темноту спальни и совершил посадку на большой белый аэродром кровати.
Последние его мысли были не очень веселыми. Он подумал о том, что Розан явно обхаживает его стерву, и еще о том, что было бы неплохо трахнуть Марину… скажем, следующей ночью.
Надо только пить меньше.
Надо меньше пить…
…Ему снился солнечный летний день и облака, плывущие над головой в несколько ярусов. Их бесконечная вереница отражалась в мертвом зеркале озера, и каждое облако было как корабль, отправившийся в неведомое и бесконечное путешествие. Ровный свежий ветер овевал лес, благоухающий сотнями ароматов, и дома обновленных со стеклянными стенами, стоявшие на берегу…
Это был странный сон для пьяного. Он означал странствие, но не бездомность.
Ожидание, но не обреченность.
Упорядоченность, но не скуку.
Глава девятая
Он проснулся одетый, с тяжелой головой и сложным букетом привкусов во рту. Уставился на циферблат часов и обнаружил, что уже около одиннадцати дня. Если называть днем все ту же серую пелену за окнами… Жена спала рядом; ее рука оказалась у него на груди.
Внезапно он вспомнил, что сегодня должен съездить в город за разрешением на хранение оружия. Он отбросил руку супруги, встал и нимало не переживая о том, что небрит и помят, отправился вниз.
Как и ожидалось, Розан храпел на диванчике в гостиной. Музыкальный центр был включен в сеть и табло CD-плейера бледно сияло. Мартин вбежал с веранды и с визгом завертелся у ног хозяина. Борис с досадой понял, что собаку некому было выпустить наружу.
Он открыл дверь, и Мартин пулей вылетел в парк. Стеклов с наслаждением вдохнул сырой воздух. Но голова все еще трещала, и он отправился к холодильнику за пивом. Открыл банку, отпил немного живительной влаги и тут вспомнил, что надо садиться за руль. «Зачем мне эта пушка?» – вяло подумал он, но все же не стал больше пить и вставил банку в руку спящего Розана.
Еще одно восхождение по лестнице. Он заглянул в детскую. Дети уже проснулись и переговаривались, прячась от холода под одеялами.
– Папа, почему вы ночью так шумели? – обиженно спросила Ритуля.
– Ничего страшного, радость моя. Пошумели и перестали, – он поцеловал ее в теплую щечку, покрытую нежным пухом, и она поежилась.
– Фу, какой ты небритый… – ее ручка оттолкнула его.
– Кто едет со мной в город? – он наклонился, чтобы поцеловать Славика. По правде говоря, Борис рассчитывал на него.
Но Славик не проявил энтузиазма.
– Я еду за елкой с дядей Гариком.
– Ну, ладно… – Стеклов подумал, не заинтересовать ли сына пистолетом или новогодним подарком, но потом решил, что это будет дешевый трюк в духе его жены. Он почувствовал слабый укол ревности. Привязанность непредсказуема и не зависит от желания. Так пусть едет за елкой с дядей Гариком…
Борис зашел в кабинет, чтобы взять из сейфа документы и деньги. Долго сидел в машине, прогревая двигатель и наблюдая за тем, как запотевают стекла. Мокрый и грязный Мартин протрусил мимо и спрятался на веранде.
Снова было холодно и тоскливо. До приезда Эдика и Шульца оставался еще один день.
Он возвращался спустя три часа. В бардачке «фиата» лежал абсолютно новый «беретта» модели 82ББ и коробка с патронами калибра 7,65. Ему не терпелось попрактиковаться в стрельбе. Ожидая зеленого света на одном из городских перекрестков, он зарядил пистолет и поставил его на предохранитель. В багажнике находились ящик водки и большой кусок свежей баранины для шашлыка.
Какая-то женщина голосовала на обочине. Он остановился и кивнул, даже не расслышав адреса. Вместе с нею в салон ворвался запах дорогих духов. Ей было за тридцать; она неплохо сохранилась, была смазлива и явно скучала. Усаживаясь, она раздвинула полы шубы, под которой оказалось только короткое платье и прозрачная пленка колготок.
Стеклов молча вел машину и слушал сводку погоды по приемнику. Когда он покосился на ее бедра, обтянутые лайкрой, она сразу же перехватила его взгляд.
– Хочешь? – голос незнакомки был как две капли воды похож на голос его матери. Он начал забывать ее лицо, но помнил голос, несущий любовь и свет. Ему стало не по себе. Голова опустела, и из этой безжизненной пустоты ударил слепящий фонтан боли.
– …Сколько?
– Пятьдесят.
– Дешево себя ценишь.
Она облизала губы.