— Эй, папаша! — окрикнул кто-то.

Ни фермер, ни его домочадцы ничего не ответили. Они не улыбались, не делали никаких знаков. Просто смотрели. Гэррети это напомнило вестерны, которые он смотрел в детстве каждую субботу, где герой умирает в пустыне, а вокруг собираются грифы и ждут. Он представил, что этот фермер и его дети-дебилы приходят сюда каждый год. Сколько смертей они видели?

Десять?

Двадцать? Чтобы отвлечься от этих мыслей, Гэррети отхлебнул воды и прополоскал рот.

Холм все поднимался. Впереди Тоулэнд упал в обморок и был застрелен после того, как солдат трижды предупредил его бесчувственное тело.

Гэррети казалось, что подъем длится чуть не месяц. Да, месяц, потому что всего они идут уже не меньше трех лет. Он усмехнулся этой мысли и отхлебнул еще воды.

Только никаких судорог. Судорога сейчас — это смерть. А она может случиться, потому что в туфли ему словно залили свинец.

Девяти уже нет, а из оставшихся треть погибнет прямо здесь, на этом холме. И среди них… Внезапно Гэррети показалось, что он вот-вот упадет в обморок.

Он поднял руку и ударил себя по лицу.

— Что с тобой? — спросил Макфрис.

— Теряю сознание.

— Полей, — прерывистое дыхание, — из фляжки на голову.

Гэррети так и сделал. «Крещу тебя, Рэймонд Дэвис Гэррети во имя Господа». Вода была очень холодной, часть ее ручейком затекла под рубашку. — Фляжку 47-му! — крикнул он, истощив этим криком все силы.

Солдат принес ему новую фляжку. Гэррети ощутил на себе взгляд его мраморных, лишенных выражения глаз.

— Пошел вон, — сказал он грубо. — Тебе платят, чтобы ты стрелял в меня, а не пялился.

Солдат молча отошел. Гэррети заставил себя пойти чуточку быстрее.

Наконец они добрались до вершины. Было девять часов, и они находились в дороге уже двенадцать часов, но это ничего не значило. Значили что-то только холодный ветерок, дующий с вершины, пение птицы да мокрая рубашка, липнущая к коже. И еще воспоминания, которые Гэррети так и не смог отогнать.

— Пит?

— Что?

— Хорошо, что мы живы.

Макфрис не отвечал. Они шли теперь вниз. Это было легче.

— Я постараюсь выжить, — добавил Гэррети почти извиняющимся тоном.

Дорога слегка извивалась. До Олдтауна, где начиналась равнина, оставалось еще 115 миль.

Еще долго никто ничего не говорил. Бейкер шагал ровно, засунув руки в карманы, кивая головой в такт шагам. Он еще не получил ни одного предупреждения. Олсон опять молился; его лицо выделялось в темноте белым пятном. Гаркнесс что-то ел.

— Гэррети? — позвал Макфрис.

— Я тут.

— Ты видел когда-нибудь конец Длинного пути?

— Нет. А ты?

— Нет. Я просто подумал — ты тут живешь и…

— Мой отец этого терпеть не мог. Однажды он показал мне, но только один раз.

— Я видел.

От звука этого голоса Гэррети подпрыгнул. Это был Стеббинс. Он подошел к ним, так же нагнув голову. Его светлые волосы топорщились над головой, как корона.

— Ну, и как это было? — спросил тревожно Макфрис.

— Тебе не понравится.

— Я спросил.

Стеббинс молчал. Гэррети еще больше заинтересовался им. Он шел без жалоб и не получил ни одного предупреждения с момента старта.

— Так как это было? — спросил он.

— Я видел это четыре года назад, — сказал Стеббинс. — Мне тогда было тринадцать. Тогда все кончилось в 16 милях от границы Нью-Хэмпшира.

Туда стянули национальную гвардию и Эскадрон в помощь полиции. Люди стояли на пятьдесят миль вдоль дороги. Больше двадцати человек было задавлено насмерть. Все потому, что люди пытались протолкнуться к дороге и увидеть, чем все кончится. Я был в первом ряду с отцом.

— А кто твой отец? — спросил Гэррети.

— Он… В Эскадроне. И он точно рассчитал. ДЛИННЫЙ ПУТЬ — кончился прямо напротив меня.

— И что? — тихо спросил Олсон.

— Я слышал, как они идут, задолго до того, как они появились.

Звуковая волна, все ближе и ближе. И только через час появились они. Они ничего не видели и не слышали, и смотрели они только на дорогу. Их было двое, и шли они очень странно. Будто их сняли с креста и заставили идти, не вынув из них гвозди.

Теперь все слушали Стеббинса. Полное ужаса молчание накрыло их ватным одеялом.