— Почему ты ненавидишь меня? Я не хочу умирать. Тебе нужно, чтобы я извинился? Я извинюсь!.. Я извинюсь… Я…

— Мы плюнем на твои мозги! — упрямо повторил Гэррети.

Баркович уставился на него невидящими глазами.

— Извини, — пробормотал Гэррети и поспешил прочь. Сзади ударили, упали два тела, и одним из них наверняка был Баркович. Теперь это была его вина, он стал убийцей.

Потом он услышал смех Барковича, высокий и безумный.

— Гэррети! Гэээрретиии! Я спляшу на твоей могиле! Я спляшууу…

— Заткнись! — крикнул Абрахам. Баркович замолчал, потом начал рыдать. — Нехороший мальчик Эйб, — сказал Колли Паркер. — Заставил нашего крошку плакать. Он пожалуется мамочке.

Баркович не умолкал. От его рыданий у Гэррети мороз прошел по коже.

— Наш ябеда пожалуется мамочке? — оглянулся Квинс. — Ай-яйяй, Баркович, как не стыдно!

“Оставьте его в покое! — прокричал про себя Гэррети, — Вы не знаете, как ему больно!" Но он лицемерил — он хотел, чтобы Баркович умер.

Предвкушал эту смерть.

А Стеббинс там, сзади, должно быть, смеялся над ними всеми.

Он поспешил к Макфрису, который шел, задумчиво глядя на толпу.

— Поможешь мне решить задачу? — спросил Макфрис.

— Какую?

— Кто из нас в клетке — мы или они?

— Все мы в клетке у Майора, — Гэррети засмеялся.

— Говорят, Баркович доходит?

— Думаю, да.

— Я не хочу больше его видеть. Обидно — так ожидать чего-то, а под конец разочаровываться. Может, это и есть настоящая правда жизни?

— Не знаю.

— Это все равно, что всю жизнь тренироваться в прыжках с шестом, а потом попасть на олимпиаду и подумать: "А чего это я приперся сюда с этой дурацкой палкой?”

— Ага, — Гэррети что-то беспокоило. Он задумался. Потом спросил Макфриса и подошедшего к ним Бейкера. — Вы видели Олсона перед тем, как он получил пропуск? Его волосы? — А что с ними такое?

— Они поседели.

— Да нет, не может быть, — голос Макфриса звучал испуганно. — Это была пыль.

— Поседели, — настаивал Гэррети. — Будто он провел на этой дороге всю жизнь. И знаете, когда я это увидел, я подумал… Может, это и есть бессмертие? — он замолчал, ощущая, как легкий ветерок из темноты обдувает его лицо.

— Я иду, я шел, я буду идти, — прогнусавил Макфрис. — Переведите на латынь.

Они шли. В толпе мелькали огоньки сигарет, фонарики, вспышки фотоаппаратов — земные созвездия, тянущиеся вдоль дороги в вечность.

— Фу ты, — Гэррети вздрогнул. — С ума можно сойти.

— Это точно, — Пирсон нервно засмеялся. Они поднимались на длинный пологий холм. Дорога будто стала тверже, и Гэррети казалось, что он чувствует под подошвами каждый камешек. Ветер ворошил на их пути бумажный мусор, и иногда им приходилось пробираться через кучи конфетных оберток, пакетиков из-под попкорна и сигаретных пачек.

— Что там впереди? — спросил Макфрис. Гэррети закрыл глаза, припоминая:

— Маленькие городки, я не помню. Будет еще Льюистон, второй город штата, больше Огасты. Мы пройдем прямо по главной улице — раньше она называлась Лисбон-стрит, а теперь Коттер-авеню. Реджи Коттер единственным из Мэна выиграл ДЛИННЫЙ ПУТЬ —.

— Он умер? — спросил Бейкер.

— Да. У него было кровоизлияние в глаз, и он пришел к финишу полуслепым. Он умер через неделю или около того, — словно оправдываясь, Гэррети закончил. — Это было уже давно.

Все молчали. Конфетные обертки потрескивали у них под ногами, как отзвук далекого лесного пожара. Из толпы вылетела ракета и унеслась куда-то в сторону Льюистона, в край Обюшонов и Лавескью, в край надписей: «Здесь еще говорят по-французски».

— А за Льюистоном?

— Мы свернем с шоссе 196 на 121-е, к Фрипорту, где я увижу свою девушку и маму. Потом мы выйдем на дорогу № 1, и на ней-то все и кончится. Они услышали выстрел.

— Это Баркович или Квинс, — сказал Пирсон. — Не знаю… Один из них еще идет… Баркович рассмеялся в темноте все тем же безумным смехом:

— Нет еще, сволочи! Я еще здесь! Я здеееее… Он кричал все громче и пронзительней. Потом его руки внезапно взметнулись вверх, и он начал раздирать собственное горло.

— О Боже, — простонал Пирсон, и его стошнило.

Они бежали от него, а он продолжал идти, осыпая их проклятиями, задрав к небу лицо, утратившее всякое человеческое подобие.

Потом крики смолкли. Баркович упал, и его застрелили, живого или мертвого.

Гэррети повернулся и пошел вперед. На лицах тех, кто шел вокруг него, он видел отражение собственного ужаса. В судьбе Барковича все увидели прообраз того, что случится с ними всеми на этой пыльной и кровавой дороге.