Боллинджер живо припомнил позу, в которой находился, когда достиг сладострастного момента. Потом он подозревал, что Билли подстроил это специально. Девушка находилась посередине кровати, опираясь на колени и на руки. Билли расположился на коленях перед ней. Боллинджер на коленях сзади, обхватив ее руками. Он смотрел на Билли поверх ее спины; позже он узнал, что Билли хотелось закончить, находясь лицом к нему.

Он видел себя двигающимся над женщиной, затем, приподняв голову, он заметил пристально смотрящего на него Билли. Он смотрел напряженно. Глаза были широко открыты. Глаза ненормального. Испугавшись этого, Боллинджер, однако, не отвел глаза — и словно погружался в галлюцинацию. Ему представилось, что он отделился от своего тела и поплыл навстречу Билли. И пока он плыл, он так уменьшался, что мог утонуть в этих глазах. Зная, что это была всего лишь иллюзия, далекая от реальности, он мог поклясться, что действительно погружался в глаза Билли, погружался все глубже и глубже...

Его кульминационный момент показался ему чем-то значительно большим, чем биологическая реакция; он объединял его с женщиной на физическом уровне, но связывал с Билли эмоционально. Вонзившись в ее вагину как можно глубже, Боллинджер заметил, что именно в этот момент Билли начал извергать семя ей в рот. В агонии интенсивного оргазма у Боллинджера возникло странное ощущение, что он и Билли невероятно выросли внутри женщины, увеличивались и удлинялись, пока не соприкоснулись в середине ее. Затем он полностью потерял ощущение присутствия женщины; ему казалось, что они с Билли были единственными людьми в комнате. В своем воображении он видел себя с ним, стоящими так, что головки их членов соединились вместе, одновременно извергая семя. Образ был очень ярким, но совершенно не сексуальным. В этом не было ничего гомосексуального. Он не чувствовал себя извращенцем. Он даже не имел понятия об этом. Воображаемый им акт был похож на ритуал, по которому представители, некоторых племен американских индейцев становились кровными братьями. Правда, индейцы делали надрезы на руках и соединяли надрезы вместе; они верили, что кровь из одного тела текла в другое тело; они чувствовали, что становились навечно частью друг друга. Эксцентричное видение Боллинджера было похоже на церемонию кровного братства у индейцев. Это была клятва, священные узы. И он осознавал, что метаморфоза произошла, и с этого момента они оба стали единым человеком.

Сейчас, ощущая свою неполноценность в отсутствие Билли, он добрался до кабины лифта и включил его.

Конни взобралась на подоконник на тридцать восьмом этаже.

Грэхем быстро привязал свободный конец тридцатиметрового троса к ее поясу.

— Готово? — спросила она.

— Не совсем.

Его руки окоченели, пальцы онемели, а суставы ломило, как при ревматизме. Он присоединил карабины к обеим концам отрезанной им полутораметровой веревки и прицепил оба карабина к металлическому кольцу у нее на поясе. Веревка между ними спускалась петлей до ее колен.

Он повесил молоток на ремешок у нее на поясе.

— Для чего все это? — спросила она.

— Следующий выступ пятью этажами ниже. Он, кажется, наполовину уже этого. Я спущу тебя таким же образом, как опустил сюда. Я буду прикреплен к стойке окна. — Он показал на свою полутораметровую привязь. — Но у нас нет времени, чтобы подготовить двадцатиметровый страховочный трос для тебя. Тебе придется спускаться только по одной веревке.

Она облизнула нижнюю губу, кивнув головой.

— Как только ты доберешься до того выступа, — пояснил Грэхем, — поищи узкую горизонтальную трещину в кладке между блоками гранита. Чем уже найдешь, тем лучше. Но не трать слишком много времени, сравнивая швы. Забей молотком костыль.

— Эта короткая веревка, которую ты только что нацепил на меня, будет моей страховкой, когда я туда доберусь?

— Да. Отцеди один конец от пояса и прикрепи карабин к костылю. Убедись, чтобы затвор был закреплен.

— Затвор?

Он показал ей, что имел в виду:

— Как только ты закрепишь затвор, отвяжись от основного троса, чтобы я мог его поднять и использовать.

Она подала ему перчатки.

Он надел их:

— Еще одно. Я буду опускать веревку быстрее, чем в первый раз. Не паникуй. Только держись крепче и следи за выступом под тобой.

— Хорошо.

— Вопросы есть?

— Нет.

Она села на край выступа, свесила ноги вниз. Он взял веревку, сжал несколько раз свои окоченевшие руки, чтобы удостовериться, что у него был прочный захват. Тонкая струйка тепла заструилась по его пальцам. Он расставил ноги, сделал глубокий вдох и сказал:

— Давай!

Она соскользнула с выступа в пустое пространство.

Боль запульсировала по его плечам и рукам, как только ее полный вес навалился на него. Стиснув зубы, он передвигал веревку так быстро, как мог.

В коридоре тридцать восьмого этажа Фрэнк Боллинджер несколько замешкался, чтобы определить сразу, какие апартаменты находились прямо под офисом Харриса. Наконец он остановился на двух возможных: патентное бюро Босвелла и почтовые заказы Дентонвика.

Обе двери были закрыты.

Он потратил три патрона на замок в офис Дентонвика. Толкнув дверь, дважды выстрелил в темноту. Шагнул внутрь, притаился, нащупал выключатель на стене, включил освещение.

Первая из трех комнат была пуста. Он отправился обследовать две другие комнаты.

Натяжение веревки ослабло.

Конни достигла выступа, который находился пятью этажами ниже. Несмотря на это, он продолжал держать веревку и был готов завести ее снова, если вдруг она поскользнется или упадет, прежде чем закрепит свою страховочную привязь.

Он услышал два приглушенных выстрела.

Сам факт, что он мог слышать их, несмотря на оглушающие порывы ветра, показывал, что они были сделаны совсем близко.

Но куда стрелял Боллинджер?

Офис позади Грэхема оставался темным; но неожиданно зажегся свет в окнах соседнего офиса.