Когда захлопнулась вторая задняя дверца, колокольчики на каждой нити закачались, наполнив салон серебристым звоном, призрачным, как волшебная музыка.

Фельдшер накрыл рот и нос Этана кислородной маской.

Прохладный, как осень, сладкий, как весна, кислород смягчил воспаленное горло, но хрипы в легких остались прежними.

Водитель, усевшись за руль, захлопнул дверцу кабины, отчего гирлянды дернулись, а колокольчики вновь зазвенели.

— Колокольчики, — прошептал Этан, но кислородная маска заглушила слово.

Фельдшер, вставлявший наконечники стетоскопа в уши, замер.

— Что вы сказали?

Увидев стетоскоп, Этан понял, что может слышать, как бьется его сердце, и биение это затрудненное, неровное, тревожащее.

Вслушиваясь, он понимал, что слышит не только собственное сердце, но и постукивание копыт приближающейся лошади Смерти.

— Колокольчики, — повторил он, и тут же в его мозгу распахнулись двери, ведущие к тысячам страхов.

«Скорая помощь» тронулась с места, одновременно включилась сирена.

Этан не мог расслышать звон колокольчиков сквозь этот вой баньши, но видел, как три ближайших подрагивали на своей нити. Подрагивали.

Поднял руку к покачивающейся троице колокольчиков, но, конечно, не смог до них дотянуться. Так что пальцы ухватили только воздух.

Этот ужасный страх, распространяясь по мозгу, принес с собой и туман, вероятно, на какое-то время Этан полностью потерял сознание, но тем не менее у него возникло ощущение, что колокольчики не просто украшение, что в их сверкающей гладкости есть что-то мистическое, что их поблескивающие изгибы — средоточение надежды, и ему просто необходимо держать их в руке.

Вероятно, фельдшер понял, чего хочет Этан, хотя едва ли — почему. Он достал маленькие ножницы из комплекта инструментов и, покачиваясь в такт движениям микроавтобуса, отрезал узелок, крепивший нить с колокольчиками к парчовой гирлянде.

Получив колокольчики, Этан крепко и одновременно нежно зажал их в левой руке.

Силы его были на исходе, но он не решался закрыть глаза, ибо боялся, что темнота останется и не уйдет, когда он откроет их в следующий раз, так что более он не увидит мира, в котором жил.

Фельдшер вновь взялся за стетоскоп. Вставил наконечники в уши.

Пальцами левой руки Этан пересчитывал колокольчики на нити, от маленького к большому, от большому к маленькому.

Он вдруг понял, что держит эти рождественские украшения точно так же, как держал четки в больничной палате в последние ночи жизни Ханны: с теми же отчаянием и надеждой, с той же верой в Бога и готовностью принять любое Его решение. Надежды Этана не сбылись, а вот готовность принять любое Его решение очень помогла пережить потерю.

Зажимая бусинки четок большим и указательным пальцами, он пытался выжать из них милосердие. Теперь, поглаживая изгибы колокольчика, колокольчика и колокольчика, искал скорее понимания, чем милосердия, искал откровения, доступного не уху — сердцу. И хотя Этан не закрывал глаза и не погружался во тьму, тени все более сгущались на периферии поля зрения, сужали его, как пролитые чернила затемняют все большую и большую часть листа промокательной бумаги. Вероятно, стетоскоп уловил какие-то ритмы, обеспокоившие фельдшера. Он наклонился над Этаном, но голос его доносился издалека, и пусть чувства фельдшера скрывала маска спокойного профессионализма, в голосе слышалась забота о пациенте.

— Этан, не покидай нас. Держись. Держись, черт побери.

Взятое в тугое кольцо темнотой поле зрения Этана все более сужалось.

Он уловил едкий запах спирта. К сгибу локтя левой руки прикоснулось что-то холодное. Тут же Этан по-I чувствовал укол.

Внутри неторопливая поступь лошади Смерти сменилась топотом апокалипсического табуна, несущегося галопом.

«Скорая помощь» на полной скорости летела к больнице Госпожи Ангелов, но водитель выключил сирену, полагаясь только на вращающиеся маячки на крыше.

Со смолкшим воем баньши Этану казалось, что он вновь слышит перезвон колокольчиков.

Не тех тревожных колокольчиков, которые он успокаивал и успокаивал левой рукой, не тех, что свешивались на нитях с парчовых гирлянд, служа рождественскими украшениями, но других, далеких, настойчиво призывающих его к себе.

Поле зрения превратилось в блеклую точку света, по кольцо тьмы сжалось еще сильнее, полностью ослепив его. Принимая неизбежность смерти и бесконечность тьмы, Этан наконец закрыл глаза.