Он поспешил за Роджером Брескином. Навстречу неведомому.

— Офицерская кают-компания вызывает на связь капитана.

Никита Горов, которого этот голос нашел в рубке управления, потянул микрофон на себя и произнес:

— Докладывайте.

Из динамика-пищалки на потолке горохом посыпались торопливые, натыкающиеся друг на друга слова. Их было так много, и они вылетали из громкоговорителя так быстро, что почти ничего нельзя было разобрать.

— Течет тут у нас. Переборка вспотела.

— Какая еще переборка? — Горов спрашивал предельно деловым, подчеркнуто хладнокровным голосом, хотя у самого в это время живот свело от ужаса.

— По штирборту.

— Серьезная течь?

— Не сказать, чтобы уж очень. Так, испарина.

Роса выступила маленькими такими капельками на метра два в длину и на сантиметров пять или восемь в ширину. У самого потолка.

— Признаки вспучивания заметны?

— Никак нет.

— Держите меня в курсе, — сказал он, так и не выдав своей озабоченности. А ведь душа в пятки ушла, когда он тянулся к микрофону минуту назад.

Техник, сидевший за пультом поверхностного эхолота, сообщил:

— Вижу в отверстии признаки неполного прободения. Оно частично блокируется, и акустические колебания проходят не полностью.

— Аквалангисты?

Техник на мгновение замешкался с ответом, углубившись в изучение графика.

— Так точно. Иначе истолковать это явление трудно. Ныряльщики. Судя по всем отклонениям пера самописца, они продвигаются вниз.

Добрая весть подействовала на всех присутствующих в рубке. Не то чтобы они расслабились — нет, напряжение осталось тем же. Однако впервые за много-много часов эта напряженность как-то скрашивалась сдержанным оптимизмом.

— Торпедный отсек вызывает капитана.

Горов суеверно вытер повлажневшие ладони о брюки и снова взялся за микрофон:

— Говорите. Я слушаю.

Говорящий из торпедной владел своим голосом, но все же нотка обеспокоенности очень даже чувствовалась, несмотря на искажения.

— Увлажнение переборки между торпедными камерами номер четыре и номер пять становится все заметнее. Мне не нравится, как это все выглядит.

— Какого рода ухудшения вы замечаете?

— Теперь вода капает на палубу.

— Сколько воды? — спросил Горов.

Громкоговоритель засвистел и продолжал скрипеть и визжать, пока офицер-торпедник не завершил наконец оценку создавшегося положения. Потом свист унялся и офицер доложил:

— Грамм тридцать. Или пятьдесят.

— И все?

— Так точно.

— Признаки вспучивания?

— Не наблюдается.

— Как заклепки?

— Ни в одном ряду заклепок не замечено каких бы то ни было нарушений.

— А нет ли признаков усталости металла? Звуки? Беспокоящий скрежет?

— Мы провели стетоскопирование. Никаких посторонних шумов или сигналов об усталости металла стетоскоп не показал. Акустическая обстановка обычная.

— Замечательно. Тогда прошу вас объяснить, почему все-таки в вашем голосе столько озабоченности? — требовательно произнес Горов, желая дознаться до сути дела.

Офицер-торпедник ответил не сразу, но наконец произнес:

— Видите ли, тут стоит приложить ладошку к стали, и заметно становится: какое-то странное подрагивание...

— Вибрация от двигателей.

Громкоговоритель-пищалка поперхнулся, потом голос офицера из торпедной медленно проговорил:

— Никак нет. Что-то еще. Не знаю только что это. Но зато знаю: раньше такого не было. Думаю...

— Что вы думаете?

— Виноват.

— Я у вас спрашиваю, что вы там думаете, — еще требовательнее заговорил Горов. — Давайте выкладывайся начистоту. Итак, что вы думаете насчет этой дрожи в стали, к которой вы прикладываете руку? Отвечайте.

— Давление.

Горов хорошо видел, что все члены экипажа, ставшие свидетелями разговора, потому что должны были в это время находиться в рубке управления, распрощались с проснувшейся было надеждой, пусть робкой. Но офицеру из торпедной он сказал:

— Давление? Как это вы можете ощутить давление через сталь? Я бы посоветовал вам не давать воли своему воображению. Никаких причин для паники я не вижу. Попрошу, однако, как можно бдительнее следить за обстановкой.

Офицер-торпедник явно рассчитывал на иной, более красноречивый отклик. И лишь мрачно сказал:

— Есть. Так точно.

Лицо Жукова исказил страх, но в выражении прочитывались еще и сомнения, и злость, целая гамма чувств, все из них легко распознавались и узнавались, и все были безрадостными. Первому помощнику следовало бы лучше владеть собой, иначе он никогда не выбьется в капитаны. Жуков проговорил так тихо, что Горову пришлось напрягать слух: