— Этот минг — один из вождей своего племени?

— Первый среди своих соплеменников.

— Чего же ты еще хочешь, девушка! Великий воин берет тебя в жены. Иди, твой род не угаснет.

— Лучше, в тысячу раз лучше, чтобы он угас, — воскликнула с ужасом Кора, — чем подвергнуться такому унижению!

— Гурон, ее душа в палатках ее отцов. Девушка, которая идет замуж поневоле, приносит несчастье в вигвам.

— Она говорит языком своего народа, — возразил Магуа, смотря с горькой иронией на свою жертву. — Она из рода торгашей и торгуется из-за ласкового взгляда. Пусть Таменунд скажет что следует.

— Возьми за нее выкуп, а от нас пожелание тебе счастья.

— Я не возьму ничего, кроме того, что принес сюда!

— Ну так уходи с тем, что принадлежит тебе! Великий Маниту запрещает делавару быть несправедливым.

Магуа подскочил к своей пленнице и с силой схватил ее за руку. Делавары отступили в полном молчании, и Кора, как бы сознавая, что всякие мольбы будут напрасны, приготовилась беспрекословно подчиниться своей участи.

— Погоди, остановись! — крикнул Хейворд, выскакивая вперед. — Сжалься, гурон! За нее дадут такой выкуп, что ты станешь первым богачом в твоем племени.

— Магуа — краснокожий, он не нуждается в побрякушках бледнолицых.

— Золото, серебро, порох, свинец — все, что нужно воину, будет в твоем вигваме, все, что необходимо великому вождю!

— Хитрая Лисица очень силен! — крикнул Магуа, бешено потрясая рукой, в которой держал руку несопротивлявшейся Коры. — Месть в его руках.

— Боже всемогущий, — сказал Хейворд, в отчаянии сжав руки, — неужели ты допустишь это? Тебя, справедливый Таменунд, молю о пощаде!

— Слова делавара сказаны, — ответил старик, закрывая глаза и опускаясь на свое место. — Мужчины не говорят дважды.

— Великий вождь поступает мудро и благоразумно, не теряя времени на повторение того, что уже сказано, — проговорил Соколиный Глаз, делая Хейворду знак, чтобы он замолчал, — но каждый воин должен, в свою очередь, хорошенько обдумать решение, прежде чем всадить томагавк в голову своего пленника… Гурон, я не люблю тебя и вообще не могу сказать, чтобы кто-нибудь из мингов видел снисхождение с моей стороны. Можно смело предположить, что война окончится не скоро и много еще ваших воинов встретится со мной в лесу. Ну, так рассуди, кого ты предпочитаешь привести пленником в свой лагерь: эту женщину или такого человека, как я?

— Неужели Длинный Карабин отдаст свою жизнь за женщину? — нерешительно спросил Магуа, который уже собрался уходить из лагеря со своей жертвой.

— Нет-нет, я этого не говорил! — ответил Соколиный Глаз, отступая с надлежащей осторожностью при виде жадности, с которой Магуа слушал его предложение. — Это была бы слишком неравная мена: отдать воина в полном расцвете сил за девушку, даже лучшую здесь, на границах… Я мог бы согласиться отправиться на зимние квартиры теперь же, по крайней мере, за шесть недель до того, как опадут все листья, с условием, что ты отпустишь девушку.

Магуа отрицательно покачал головой и сделал толпе знак расступиться.

— Ну, хорошо, — прибавил разведчик с видом человека, еще не пришедшего к окончательному решению, — я добавлю еще «оленебой». Поверь слову опытного охотника, это ружье не имеет себе равного.

Магуа ничего не ответил на это предложение и продолжал прилагать усилия, чтобы раздвинуть толпу.

— Может быть… — сказал разведчик, теряя свое напускное хладнокровие, — может быть, если бы я согласился научить ваших воинов, как владеть этим ружьем, ты бы изменил свое решение?

Магуа снова приказал расступиться делаварам, которые продолжали окружать его непроницаемым кольцом в надежде, что он согласится на мирное предложение.

— Чему суждено быть, то должно случиться раньше или позже, — продолжал Соколиный Глаз, оборачиваясь к Ункасу с печальным, смиренным взглядом. — Негодяй знает свое преимущество и пользуется им! Да благословит тебя бог, мальчик! Ты нашел себе друзей среди своего родного племени; я надеюсь, что они будут так же верны тебе, как я. Что касается меня, то рано или поздно я должен умереть, и большое счастье, что мало кто будет плакать обо мне. Этим чертям, по всей вероятности, все-таки удастся завладеть моим скальпом, а днем раньше, днем позже — это не имеет значения. Да благословит тебя бог! — проговорил суровый житель лесов, опуская голову.

Но он тотчас же поднял ее и, смотря печальным взглядом на юношу, прибавил:

— Я люблю вас обоих — тебя и твоего отца, Ункас, хотя у меня с вами разный цвет кожи. Скажи сагамору, что в самые тревожные минуты я никогда не забывал о нем. Прошу тебя, думай иногда обо мне, когда будешь идти по счастливому пути. Ты найдешь мое ружье в том месте, где мы спрятали его: возьми его и оставь себе на память. И слушай, мальчик: так как ваши обычаи не отрицают мести, не стесняйся пускать это ружье в дело против мингов. Это несколько смягчит горе обо мне и успокоит твою душу… Гурон, я принимаю твое предложение: освободи эту женщину. Я — твой пленник.