Месье Галуа, казалось, был не особенно рад тому обстоятельству, что судовой регистр, манифест и таможенное свидетельство соответствовали установленной форме. С ним был человек, помогавший ему проверять бумаги, похоже, англичанин-дезертир, впрочем, поскольку тот человек при мне ни разу не заговорил, я не мог определенно сказать, кто он такой. Когда, после тщательного изучения бумаг, в них не нашлось никаких несоответствий, они принялись совещаться между собой и совещались долго. Затем месье Галуа подошел ко мне и возобновил прерванный разговор.

— Почему у вас нет шлюпки, сэр? — спросил он.

— Я потерял ее три дня тому назад примерно в ста милях к юго-западу.

— Не было тогда плохой погоды. Почему у вас так мало marins note 94 на судне? А?

Я понял, что лучше сразу рассказать всю правду, ибо, если мне суждено было получить от люггера какую-либо помощь, все обстоятельства рано или поздно открылись бы. Таким образом, я поведал французу и его похожему на англичанина товарищу обо всем, что произошло между нами и «Быстрым». После моего рассказа месье Галуа и его друг опять долго совещались. Затем в шлюпку вновь посадили гребцов, и капитан люггера вместе со своим тайным советником и со мной ступил на борт «Рассвета». Там, после весьма поверхностного осмотра, визитеры убедились в правдивости моего рассказа.

Признаться, я ожидал от француза слов одобрения, когда рассказал ему, с какой легкостью мы вырвались со своим судном из рук филистимлян. Ничего подобного; впрочем, выразительное «йоге» note 95 пару раз слетело у него с языка; но было очевидно, что он более усердно подыскивал предлог, чтобы самому захватить судно в качестве приза, нежели поводы для одобрения наших действий. Каждая подробность тщательно обсуждалась, месье Галуа и его советчик снова и снова отходили в сторону и совещались между собой.

— Сэр, — сказал месье Галуа, — мне очень жаль, но ваше судно хороший приз. Вы были prisonnier note 96 у англичан, врагов Франции. L'Amerique не воюет — она нейтральная, как вы говорите, и американцев нельзя захватить как приз. Но я считаю, что ваше судно, месье, как будто в руках англичан, и я должен захватить его. Mes regrets sont oifs, mats, que voulez vous? note 97 Капер должен исполнить свой долг, как и государственное судно. Я отправлю вас в Брест, где, если вас не продадут parunddcret note 98 , я буду очень рад возвратить вам votrebatiment.Allons! note 99

Вот и развязка всей истории, да еще какая! Меня нужно было захватить в плен, потому что меня уже захватывали. Ставший пленником однажды будет пленником всегда. Так и здесь: если судно было призом сегодня, то оно непременно будет призом завтра. Я всегда считал, что случай с «Рассветом» был первым в длинном ряду правонарушений, которые впоследствии совершались в отношении американской торговли на основании вышеизложенного принципа (быть может, несколько видоизмененного и более успешно применявшегося) и в конце концов привели к блокаде всей Европы и официальному запрещению американским судам плавать в международных водах.

Я понимал, что тщетно увещевать ненасытного капера. «Хорошо же, пусть отправят меня в порт, — думал я, — я как раз хотел попасть туда; как только я окажусь там, посланник должен будет освободить меня. Этот тип станет жертвой своей алчности, я же, напротив, сумею воспользоваться ею!»

Полагаю, месье Галуа смотрел на вещи по-другому, ибо он с великим удовольствием прислал на борт «Рассвета» команду из семнадцати душ. Я наблюдал за ее высадкой молча, как и Наб с Диогеном. Что до Марбла, он закурил сигару, уселся на брашпиль и сидел, исполненный благородного гнева; помощник готов был взорваться по малейшему поводу, но опасался, что его вышлют с судна, если он хоть наполовину обнаружит свои чувства. Никого из нас, однако, не тронули; быть может, французы не хотели испытывать неудобства из-за лишних пассажиров в своих и без того тесных каютах.

Было ровно четыре часа пополудни, когда «Рассвет» и «Шалун» разошлись; первый снова взял курс на Брест, а последний продолжал крейсирование. Люггер, как злой колдун, полетел ко входу в Ла-Манш, круто к ветру, предоставив нам следовать к берегам Франции тоже бейдевиндом, но с другой целью.

Едва ли нужно распространяться о чувствах, с какими мы четверо, бывшие свидетелями всех событий, наблюдали за происходящим. Негодовал даже Диоген. Что до Марбла, я уже упоминал о том, в каком расположении духа он пребывал, а если бы я и не упоминал, то нижеследующий разговор, имевший место на закате (с тех пор как нас захватили во второй раз, мы впервые остались наедине, когда французы были заняты ужином), послужил бы к объяснению оного.

— Ну что ж, Майлз, — сухо заметил помощник, — то, что мы должны делать, нужно делать немедля. Когда начнем? В ночную или в утреннюю вахту?