Роман, таким образом, пронизывают насквозь две параллельные линии: спор о возможностях сосуществования белых и индейцев (в том числе о праве тех и других на первенство) и «проверка» этого тезиса судьбой Руфи и Конанчета. Среди всех остальных персонажей лишь им суждено поменяться местами, «примеряя» — буквально и в переносном смысле — одежды пуританского и индейского общества (в метафорах Купера, «просеки» и «тени лесной»). Библейская аллюзия в имени и судьбе Руфи-младшей более чем прозрачна: «Но Руфь сказала: не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; но куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом; и где ты умрешь, там и я умру и погребена буду. Пусть то и то сделает мне Господь, и еще больше сделает; смерть одна разлучит меня с тобою» (Книга Руфь, гл 1, ст. 16 — 17). Писатель словно продолжает линию сближения своих прежних персонажей, Коры Дункан и Ункаса из «Последнего из могикан». На судьбе новых героев он испытывает путь возможного союза двух культур и, как прежде, демонстрирует его невозможность. Все герои приходят к прозрениям в конце пути по-своему, но слишком поздно и слишком дорогой ценой. Не становится ли символом этого грустного открытия всеобщей тщеты Уиттал Ринг — символом одновременно безумия мира и достоинства, обретенного ненадолго в мире краснокожих? Эхо несбывшихся надежд, настойчиво отдающееся в ушах остальных героев, относится и к каждому из них: «Следующей зимой я буду воином! »

Повествование о судьбах поселенцев и коренных обитателей долины венчает картина кладбища, увиденного глазами участливого посетителя много лет спустя. Пожалуй, ни в одном другом романе лирическое «я» писателя не выступало столь явно на первый план. И быть может, финал ни одного из его романов не был столь печальным. В надписях на могильных камнях перед нами — собрание посмертных судеб. Примечательно, что волей Купера белая подруга Конанчета, Руфь (она же Нарра-матта, Наметенный Снег), положена не среди родных ей по крови пуритан, а рядом с индейским супругом. Ее образ, конечно, сильнее всего романтизирован и мистифицирован в книге. Что губит ее? Смерть мужа? Тяжкий опыт, в котором сошлись несовместимые миры «просек» и «лесных теней»? Невозможность, в силу духовной несовместимости, вернуться к родичам? К чему относится ее таинственная фраза: «Злой дух преследует меня! »? Этого мы так и не узнаем.

По своему обыкновению, Купер старается придать формулам сюжета и замысла многозначность. Это касается и названия романа. «The Wept of Wish-Ton-Wish» может осмысливаться в контексте произведения как долина идиллического приволья на природе, в духе столь близкой пуританам идеи обетованной земли, в которую своевольно вторгается реальность Нового Света. Можно понимать его и как Whip-Poor-Will, Долина Козодоев (о чем говорится непосредственно в тексте книги), но и это — лишь один из многих оттенков смысла. Последние же слова романа открывают еще одно, быть может самое важное, толкование. «The Wept» может означать и «оплаканная», и потому, ввиду судьбы Нарра-матты, название переводимо и как «Слезы Виш-Тон-Виша». Из замысла Купера как будто следует, что смерть расторгает заведомо обреченный межрасовый брак. Однако Конанчет и Нарра-матта счастливы вдвоем и гибель одного влечет за собой гибель другого: героиня не в силах вернуться к жизни людей, среди которых родилась. На символическом уровне, конечно, писателя интересует другой «брак» — союз национального прошлого с будущим. Строго говоря, название романа может быть переведено и во множественном числе: «Оплаканные из Виш-Тон-Виша», и тогда оно относится ко всем участникам трагических событий. Какое будущее предрекают семена, посеянные в пуританской долине Виш-Тон-Виш? Купер словно нарочно ставит вопросы, на которые не дает прямого ответа, вопросы, побуждающие читателя к глубокому раздумью.

Конечно, в книге можно обнаружить и немало слабостей. Романная структура в этом произведении ослаблена; слишком медленно автор переходит от описаний к действию. «Суставы романа потрескивают» 132 , — говорит критик Ричард Билл Дэвис. Однако возможно, что мистика и определенная мера расплывчатости составляют неотъемлемую черту своеобразия этого произведения; от знакомства с текстом создается впечатление, что писатель сознательно мистифицировал смысл эпизодов, придавал двойственность ситуациям и характерам и многозначность — именам. Думается, в данном случае это делает произведение более проблемным. А кроме того, в сознании читателя навсегда остаются моменты, описанные столь ярко, словно пережиты им лично: мистический многократный зов раковины, звучащий словно трубная весть Апокалипсиса; стремительный набег индейцев на поселение; величественная и простая сцена гибели Конанчета. Все они властно ставят нравственные вопросы, от которых не уйти никому — ни во времена пуританства, ни в романтическую эпоху создания романа, ни в наши дни.

А. В. Ващенко

Приложения к роману Купера «Долина Виш-Тон-Виш» по своему характеру призваны воссоздать историко-литературный контекст книги. Он включает в себя круг произведений, каждое из которых стало памятником малой классики в литературе США. Написанные в разных документальных жанрах, все они связаны темами пуританства и войны с Королем Филипом.

Знакомясь с хрониками колониальной эпохи, в период работы над романом Купер не мог пройти мимо историй об индейских «пленениях» и самой известной из них — истории Мэри Роуландсон.

Поскольку писатель-романтик Вашингтон Ирвинг был предшественником Купера, первооткрывателем темы войны с Королем Филипом, очерк о нем, возникший на базе в основном тех же источников, что и роман Купера, приобрел известность и, несомненно, использовался автором «Долины Виш-Тон-Виш».

Брошюра Уильяма Эйпса, потомка Короля Филипа, современника Купера, стала полемическим откликом на пуританские источники о нем и одновременно — первым индейским опусом на ту же тему. Таким образом, эти произведения, дополняя друг друга, вместе с романом Купера образуют четыре версии и точки зрения на события одной эпохи.

Произведение Мэри Роуландсон является самым непосредственным откликом на события войны с Королем Филипом. 20 июня 1675 года Метаком начал систематические набеги на английские поселения. За время войны, продолжавшейся около года, было разорено свыше двадцати городков; по некоторым источникам, было сожжено более 1200 домов, погибло около 600 колонистов и убито 3000 индейцев. Непосредственным поводом для войны послужила казнь в Плимуте, штат Массачусетс, трех индейцев племени вампаноа, соплеменников Филипа. Однако причин для вооруженного конфликта накопилось значительно больше. Главная заключалась в обнищании племен и начале голода среди аборигенного населения Новой Англии: среди индейцев окрепла мысль о необходимости общего противодействия пришельцам из-за океана в попытке удержать исконные земельные владения. Война с Королем Филипом завершилась в августе 1676 года, после того как Филип был убит, а его жена и Дети проданы в рабство на один из островов Вест-Индии. В результате этой войны с организованным военным сопротивлением индейцев в Новой Англии было покончено, хотя отдельные выступления аборигенов против завоевателей — порой объединенными силами союзных племен — предпринимались и в дальнейшем (в романе «Прогалины в дубровах», в частности, Купер касается более поздней подобной попытки в 1812 году под началом Текумсе).

Пожалуй, самой известной из жертв индейских набегов стала миссис Мэри Роуландсон, жена священника из города Ланкастер, штат Массачусетс, автор «Повествования о пленении и избавлении миссис Мэри Роуландсон».

О жизни автора этих записок известно очень мало. Родилась она, по-видимому, в Англии и ребенком была привезена в Америку. Ее отец, Джон Уайт, богатый землевладелец в колонии Массачусетс-Бей, поселился в Ланкастере. Приблизительно в 1656 году она вышла замуж за священника Джозефа Роуландсона, и последующие двадцать лет ее жизни были посвящены детям и деятельной помощи мужу.