С той минуты, как сэра Вичерли уложили в постель, почтенный Ротергам не отходил от его изголовья, наблюдая за каждым его движением и готовый исполнить малейшее желание, которое только больной мог слабо и невнятно выразить.

— Я теперь всех вас узнаю, — сказал добрый баронет хриплым голосом и с большим затруднением. — Мне очень жаль, что я причинил вам беспокойство. Мне остается только короткое время…

— О нет, сэр Вичерли, — прервал его утешительным голосом викарий, — у вас был довольно сильный удар, но вы крепкого сложения и, при помощи Божьей, легко его перенесете.

— Мое время коротко — я чувствую здесь, — отвечал он, проводя рукой по лбу.

— Слышите ли, Доттон? — шепнул Том. — Мой бедный дядя намекает, что его ум немного затуманен.

— Все его распоряжения не могут быть теперь законными, — отвечал Доттон. — Я надеюсь, что и адмирал Окес не допустит этого.

— Почтенный Ротергам, — продолжал больной, — я хотел бы покончить свои земные дела, а потом обратить свои мысли к Богу. Что, наши гости еще не уехали?

— Конечно, сэр Вичерли; адмирал Окес даже здесь в комнате, да и адмирал Блюуатер, кажется, еще не уехал. Вы приглашали обоих их ночевать у вас в доме.

— А, теперь помню; ум мой — еще не в должном порядке.

При этих словах Том снова толкнул своего товарища.

— Могу ли я что-нибудь для вас сделать, сэр Вичерли? — сказал сэр Джервез. — Я почел бы себя счастливейшим человеком в мире, если бы в столь важную минуту мог исполнять малейшие ваши желания.

— Пусть все удалятся из комнаты… исключая вас… Я не могу более откладывать.

— В таком болезненном положении доброго дядюшки жестоко беспокоить его делами или разговором, — заметил Том выразительно и с некоторой властью.

Присутствующие чувствовали справедливость этих слов, тем более, что говорящий, по своему родству с умирающим, имел право говорить их; но сэр Вичерли был еще в состоянии изъяснять свои желания.

— Пусть все оставят комнату, — сказал он голосом, который испугал всех своей неожиданностью. — Все… исключая сэра Джервеза Океса… адмирала Блюуатера… господина Ротергама. Господа… будьте так добры — останьтесь здесь… и пусть остальные удалятся.

Все слуги вышли из комнаты в сопровождении Доттона.

— Сделайте одолжение… удалитесь… господин Вичекомб, — снова начал баронет, остановив свои глаза на Томе.

— Мой милый дядюшка, это я — Том, сын вашего родного брата, — ваш ближайший родственник. Не смешивайте, не смешивайте меня с чужими! Это терзает мое сердце!

— Прости, племянник… Но я желаю остаться один с этим обществом… Ох! Опять голова…

— Вы видите, сэр Джервез Окес и господин Ротергам, в каком состоянии находится мой бедный дядюшка. А, адмирал Блюуатер отправился уже домой! Мой дядюшка желал иметь трех свидетелей — и я могу остаться теперь за третьего.

— Вы желаете видеть нас одних, сэр Вичерли? — спросил адмирал у больного, намереваясь, в случае подтверждения этого вопроса, заставить Тома исполнить желание баронета.

Утвердительный знак больного весьма ясно показал, что он непременно этого желает.

— Вы, кажется, ясно видите, господин Вичекомб, желание вашего дяди, — сказал тогда адмирал, — и я надеюсь, что вы постараетесь скорее его исполнить.

— Я ближайший родственник сэра Вичерли, — сказал Том настойчиво, — а мне кажется, что никто не имеет большего права оставаться подле кровати умирающего, как родственник и наследник.

— Все это зависит, сэр, от воли сэра Вичерли Вичекомба. Сделав мне честь приглашением в свой дом и теперь пожелав меня видеть здесь с людьми, которых он назвал и в числе которых вас нет, я считаю своей обязанностью настоять на том, чтобы его желание было исполнено.

Слова эти были сказаны с той спокойной твердостью, которая была весьма свойственна сэру Джервезу, привыкшему повелевать, и которая показала Тому, как безрассудно было бы с его стороны сопротивляться. Он ясно видел, как важно для него в настоящем случае расположение сэра Джервеза, и потому оставил комнату. Какая-то радость промелькнула на лице умирающего, когда Том скрылся за дверью; и тогда он медленно обратил свои глаза к оставшимся в комнате.

— Где же Блюуатер? — сказал он с возрастающим затруднением. — Контр-адмирал, мне нужны… все достопочтенные свидетели.

— Мой друг уже уехал, — сказал сэр Джервез. — Он никогда нигде не ночует, как на своем судне; но Атвуд должен скоро воротиться, и, я думаю, он может занять место контр-адмирала.

Сэр Вичерли сделал утвердительный знак, после чего последовало краткое молчание, пока секретарь не возвратился. Тогда все трое окружили кровать больного, подстрекаемые той слабостью, которую люди наследовали от своей праматери Евы и которая, при странном поведении баронета, была, в самом деле, весьма естественна.