— Тише, вы разбудите синьору, — встревожился Пол.

— Господи, совсем забыл. Ничего, когда мы спустимся, то спросим у Джанни, почему он позволяет себе излишества, когда в доме нет самого необходимого. Вот этот проклятый ключ. Смотрите, — сказал он, открывая секретер. — Может статься, не следует будить подобные воспоминания.

Он протянул Полу листок бумаги, и тот прочел следующее.

«Мой Шилло.

После смерти Клары я пребываю в таком отчаянии, словно прошлое легло между нами, превращаясь в пропасть или океан, которые с каждым днем становятся все шире и шире… Я считаю, что эта тварь ведет себя с тобой слишком вольно, и мне иногда кажется, что она презирает меня. Прости мне сцены, которые я устраивала тебе в эти дни, но иногда я начинаю горячиться, а она даже не пытается успокоить меня: после поездки на Везувий она все время лежит в постели, без сомнения, только для того, чтобы не разговаривать со мной. Какой враждебной показалась мне эта гора, и каким тяжелым было наше путешествие! Оттуда не могло прийти ничего хорошего.

А где ты сейчас, сейчас, когда ты так мне необходим? Уехал любоваться холмами и упиваться тем, что принимаешь за отчаяние? Или бежишь от того, что называешь моей истерией… И никого, никого, кто мог бы мне помочь… Я напрасно ищу Элизу.

Твоя бедная М.».

Пол поморщился и вернул письмо дону Этторе.

— Надо же, в этом семействе все было совсем не так гладко! — сказал он.

— А кто такая эта «тварь»? — спросил Креспи, кладя письмо на место.

— Мой друг Ларри рассказал бы вам все в подробностях, но он так часто говорил об этом, что я тоже знаю ответ. Речь шла о Клер Клермон, свояченице поэта. Она была любовницей Байрона, а потом влюбилась в мужа своей сестры. Само собой, отношения между женщинами были натянутыми, и, если вам интересно мое мнение, эти стены не раз были свидетелями сцен и упреков.

— И не только в девятнадцатом веке, — вздохнул Креспи и, помолчав немного, сказал: — Ваш друг, разумеется, особенно если он специалист по этой эпохе, может в любой момент ознакомиться с этим письмом.

Пол был тронут таким предложением.

— Позвольте в связи с этим еще один вопрос: Амброджио Сальваро знал о существовании этого… послания?

— Конечно, потому что я показывал записку его дочери, но он никогда ей не интересовался. Знаете, здесь столько гораздо более ценных вещей, к которым он не прикасался… Он боялся меня и надеялся, что с помощью моих связей ему удастся добиться оправдания после окончания войны.

— Просто ему не представилось возможности… Быть может, он узнал, что лейтенант Хьюит интересуется этим поэтом. Не мог ли он попытаться продать этот документ?

— Ему пришлось бы сначала его украсть, мне кажется!

— Правда, — согласился Пол. — Но, возможно, он попытался заговорить об этом с Ларри, который был сама честность. Но я хочу проверить все гипотезы. У Сальваро был ключ от вашей квартиры?

Креспи колебался.

— Ключ был не у него, а у малышки. В последние годы, видя все, что творилось наверху, я предложил ей приходить ко мне, когда она захочет.

Закрыв секретер, Креспи снова подошел к опустевшему углу.

— Это все-таки очень странно, — пробормотал он, переступая порог комнаты.

Пол последовал за ним и, проходя по коридору мимо открытой двери в большую гостиную, взглянул на софу, чтобы тайком полюбоваться профилем спящей Сабины, но тут же воскликнул:

— Синьор Креспи, ее здесь нет!

Они поспешили в гостиную. Подушки примяты — на них только что явно лежала женщина.

— Сабина, — позвал Пол. — Сабина!

Никто не ответил. Пол повернулся к Креспи:

— Это ж надо, дон Этторе, сколько народу пропадает в вашем доме! — сказал он кисло.

— Насколько мне известно, ваш пропавший друг никогда здесь не бывал, — ответил старик.

— Хотелось бы верить в это, — прошептал Пол.

Креспи пошел на кухню.

— Джанни, черт возьми, где вы?

Старый дворецкий появился перед ним с тряпкой в руке.

— Джанни, где signora francese?

Тот удивленно замер.

— Наверху, ваше сиятельство! Она проснулась, не увидела вас и подумала, что вы поднялись на третий этаж. Я проводил ее туда, потому что вы не велели оставлять ее одну.

— Мы были в маленькой гостиной, Джанни!

— Я не мог этого знать, дон Этторе! А наверху горел свет. Я тоже решил, что вы там… Я поднялся вместе с синьорой и, наверное, нечаянно запер за ней дверь…

— Свет! — удивленно воскликнул Креспи. — Но, Джанни, вот уже неделя, как наверху никого нет!

— Идемте скорее туда, — сказал Пол и бросился в прихожую.

Они двинулись к лестнице и быстро поднялись наверх. Из-под двери виднелась полоска света.

— Я понял, — сказал Креспи, отпирая дверь. — Наверное, восстановили электрическое освещение. После бомбардировок станция не работала, и Амброджио, должно быть, оставил включенным выключатель в прихожей. Он всегда так делал…

— Сабина! — позвал Пол, как только дверь открылась. Она тут же появилась, немного бледная и осунувшаяся в слабом свете лампочки, свисавшей с потолка. Он едва не обнял ее прямо на глазах у Креспи, но сумел сдержаться.

— Если бы я знал, что разбужу вас, то говорил бы тише, — смутился дон Этторе. — Я видел, что вы отправились в объятия Морфея, а эта квартира — не то место, где приятно оказаться взаперти…

— Мое заточение продолжалось недолго, — ответила она, пытаясь улыбнуться. — Мне стыдно за то, что я заснула. Что вы теперь обо мне подумаете?