— Ни малейших, господин лейтенант. И если он немедленно покинет дом баронессы Лонтир, то их, пожалуй, и не возникнет.

— Это бесчестно: использовать оружие против нас, Лонтиров…

— Оружие!? Что с вами, Тимон? Какое оружие!? Сальва победила вас с помощью вилки, а я… Я не могу дать вам пощёчину, потому что вы не бьётесь на поединках, и не смытое кровью оскорбление будет висеть над вами до конца вашей жизни. Я не могу ударить вас кулаком, потому что прикосновенное к вам оскорбительно для меня. Но и отпустить просто так я вас тоже не могу: вы должны быть наказаны за наглое обращение с беззащитными женщинами. — Яктук взял из стоящей на столе супницы разливную ложку, вытер несвежей салфеткой, взятой оттуда же, со стола, и, взвесив черпак на руке, нанёс молниеносный удар в лоб Тимона. Тот без чувств упал на пол.

— Отличный удар, баронет, — дама Сайда была по-прежнему невозмутима. — Два дня я ждала чего-нибудь подобного, и все боги Соргона свидетели, что я счастлива исполнением своей мечты. А вот и ты, девочка! Подожди, Сальва, потом займёшься Яктуком. Сейчас же — помоги мне: всё это время мне не давали выйти из комнаты, и я чувствую настоятельную потребность пройтись. Баронет, — обернулась она в дверях, — если вы намерены ещё кого-то из них огреть поварёшкой по голове, без меня не начинайте — я скоро вернусь…

— И чем же закончился ваш разговор с претендентом на руку дамы Сальвы?
– Тусон добродушно расспрашивал Яктука во время ужина в зале дома Лонтиров.

Находящиеся здесь же баронесса и Сальва вежливо ждали, пока лейтенант отчитается перед начальством, чтобы включиться в разговор. Да и прислуживающий за столом раздувшийся от гордости старик Либер был готов в любой момент начать обсуждение своего героического поступка. Нечего и говорить, что головоломный прыжок старого слуги был по достоинству оценён и бабушкой, и внучкой. Тем более, что за помощью его никто не посылал: не было у хозяек такой возможности.

Незадолго до этого ужина командор получил жалобу Тимона на учинённое над ним, Тимоном, насилие солдатами из роты Водяного. Точно такая же жалоба поступила королевскому прокурору Рустаку, а третий её экземпляр получил сержант Клонмел у ворот дворцового комплекса для передачи королеве.

Наглый Тимон рвался лично отнести свою писанину Её Величеству, но сержант был непреклонен. Пригрозив назойливому страдальцу тюремным подвалом за помехи в несении службы, он спровадил надоеду, едва сдерживая смех: Тимон так и не обратился за помощью к лекарям, сохраняя, как доказательство, следы насилия на своём лице, и огромная гуля на лбу, возникшая после знакомства с черпаком, вместе со щекой, разорванной вилкой, делали его лицо мало похожим на человеческое. Сдерживал Клонмел смех, сдерживал, да не сдержал, когда один из солдат спросил у него после ухода обиженного наследователя: «- Что это был за зверь, сержант?»

Учитывая оперативность, с какой Тимон известил все власти города, командор не мог не отреагировать хоть как-нибудь. Выждав время, необходимое баронессе для отдыха, он явился в дом к даме Сайде с визитом — посмотреть на причинённый имуществу Лонтиров ущерб. Там же он рассчитывал застать и лейтенанта, чтобы обсудить с ним дальнейшие шаги по закрытию не возбуждённого ещё дела.

Ротные плотники дверь уже поставили на место, и на стук командора её открыл солдат — Яктук выставил пост в вестибюле дома во избежание повторного явления Тимона «с родичи» перед лицом баронессы. Дверь зала тоже была в полном порядке, как и сам зал. Словно, и не гостила здесь, без малого двое суток, разнузданная от безнаказанности толпа дальней лонтировой родни.

Тусону оказались рады и, не взирая на возражения (к слову сказать, очень слабые), усадили его за стол. Ужин получился почти семейный, поскольку ощущалась между дамами и Яктуком крепнущая родственная связь, основанная на общем горе, и наглая выходка Тимона только способствовала её усилению. Удивительно, но и командор не чувствовал себя среди этих людей чужим: настолько уютной была атмосфера.

На вопросы командора лейтенант отвечал осторожно, стараясь не наговорить лишнего. И не из опасения за себя — просто не желая ставить командира в ложное положение. Вот и сейчас он ограничился короткой фразой:

— Я попросил его покинуть дом баронессы.

— Надеюсь, в вашей просьбе было достаточно такта, чтобы не обидеть своего соперника каким-нибудь необдуманным словом? Знаете, женихи, как правило, очень самолюбивы, — командор от души развлекался беседой, не забывая, впрочем, и о хлебе насущном. — Затягают, случай чего, по судам — не отмажешься…

Баронесса не выдержала:

— Не сомневайтесь, командор, всё происходило очень прилично, и баронет вёл себя настолько предупредительно, что неудачливый жених вынесен был из моего дома на руках. Из соображений его безопасности, я думаю.

— До чего же бывают неблагодарными люди, — резвился дальше Тусон.
– Представляете, этот негодяй уже успел накатать жалобы, куда только возможно, и клевещет в них на вас, молодые люди, — адресовал командор свои слова Яктуку и Сальве, — и прикладывает к жалобам своё испорченное лицо…

— Вот уж действительно — негодяй, — баронесса сердито поджала губы. — Пусть только попробует настаивать на своём — тогда я живо пересмотрю выделенные его семье средства!

— А вы, баронесса, не собираетесь возбуждать встречный иск?