— Виноват, господин генерал, не разглядел! — Брашер вытянулся смирно. — Так уж я приучен — сдачи сразу давать! Такое правило: никто не смеет бить солдат Седобородого!

Готам расхохотался:

— Я же тоже — солдат Седобородого, а ты меня — бьёшь!

— Вы не солдат, сэр Готам. Вы — генерал! А к генералам это правило не относится…

— То есть!?

— Они могли бы жить по правилу: «никто не смеет бить генералов Седобородого», но их, генералов, слишком мало, чтобы правила устанавливать.

— Ну, ты и фрукт, Брашер! Кусачий, будто змей! Дипломат, одним словом… Жаль будет, если тебя убьют, барон…

— Ну, уж нет, барон, кишка у них тонка. Случайно, разве что… Да и то, им это даром не пройдёт, с лихвой моя смерть окупится… Мои пошли — мне пора, Готам. — Брашер опустил забрало шлема и на прощание хлопнул легонько генерала по плечу. — Значит, делаем, как договорились?

— Значит, так и делаем… Удачи, Брашер! — Готам прокричал пожелание уже вслед сбегающему с холма полковнику. Тот только неопределённо махнул рукой и затерялся в первых рядах спешенных солдат своего полка, несущих штурмовые лестницы.

Баронский полк наступал первым. Это право Брашер выборол на военном совете в серьёзном, на уровне драки, споре с молодыми капитанами, Даманом и Бреем. Готаму пришлось несколько раз окриком призывать спорщиков к порядку. Ударить на врага первым и удачным ударом своим обеспечить победу всей армии, а себе — честь и славу, и было основным желанием каждого командира. Готам, и тот, не взирая на генеральский чин да министерский пост, рвался лично вести первую волну наступающих на приступ вражеских стен. Вот где пригодились Брашеру его навыки дипломата.

— В бою командовать может только один, и для дела лучше, если полководец в продолжении всей битвы останется один и тот же. Не будет нарушения планов, не будет ошибочных решений, не будет потрачено время, пока возглавивший войска вместо убитого новый командир сообразит, что на поле боя — к чему, — Брашер рассуждал вполне здраво, когда это касалось не его. — К тому же, на министре не только за эти войска ответственность лежит. Весь Скиронар вверен в его руки для обороны и сохранения. Был бы ты капитаном, Готам…, — при этих словах Брей с Даманом выпятили груди, решив, что Брашер уже им уступил. — Был бы ты капитаном, таким же зелёным, как эти два стручка, я бы слова тебе не сказал. Ступай, рискуй, бейся! Но ты — не капитан. Ты и генерал, и министр по праву, и — самый опытный среди нас. Кто доведёт до завершения план Его Величества, если не ты? Мальчишка Брей? Или мальчишка Даман? Да и мне не по силам битвы выигрывать. Только и могу себе позволить (— Верно говорит! Верно! — поддержали лишённого полководческих талантов Брашера капитаны) — вместе с солдатами на стену пойти. На большее, увы, не способен. Хорошо, молодёжь меня, старика, вперёд пропускает…

Так и пошёл баронский полк первым. И Брашер-старший, полковник, в первых его рядах. А лейтенант Брашер вёл следом вторую волну атакующих. И Медведь на малом Знамени Раттанара рычал на врагов над его головой. И Готам, оставаясь на холме, завидовал Брашерам, их вот-вот начинающемуся бою.

Он завидовал даже ученикам офицерской школы, которыми возместили недостаток капралов среди новобранцев Брея. Брею идти последним, когда стена уже будет взята, и откроется дорога вглубь Хафелара, дорога к столице — месту встречи с армией короля. И, тем не менее, у самого захудалого новобранца Брея было больше шансов попробовать врага острием своего меча, чем у него, генерала и военного министра.

Настрадавшаяся от завистников Шильда тоже была там, среди солдат, ожидающих битвы. По результатам учебного табеля девушку признали лучшей среди будущих офицеров, и единственная из учеников школы она шла в бой с нашивками сержанта. И её — слушались! И Брей уже души не чаял в своём новом сержанте, и сам был готов подчиняться ей. Ничего война не меняет: люди остаются людьми, и всякая любовная чушь селится в их душах, не обращая внимания на превратности военных будней.

А военные будни — вот они!

Войска Скиронара проходили мимо холма, на котором всё ещё досадовал на собственное общественное положение Готам, и втягивались в ущелье, перекрытое крепостной стеной. Войск у Готама набралось немало, побольше, чем имел Василий в день Скиронской битвы. И, что просто приводило в восторг бывшего заградителя, большая часть войск была конницей.

Баронский полк насчитывал три тысячи хорошо обученных и хорошо вооружённых всадников. В дружинах баронов можно встретить самых разных людей, от честных, благородных солдат до способных на что угодно мерзавцев — по запросам, так сказать, и фантазиям самих баронов. Но неумелых солдат там никогда не держали — охрана, не способная защитить своего сеньора никому не нужна. Король, отбирая у баронов дружины, хорошо знал, что делал: с одной стороны, ослабленное баронство забудет и думать о мятежах — выгода Короне немалая, а с другой стороны — необходимое сейчас пополнение армии отменными бойцами.

Готам не имел такой неограниченной власти, как король, но наследовал действиям короля, насколько позволяло его положение военного министра и главнокомандующего армией Скиронара. Отобрать дружины у баронов он не имел возможности, но обязать баронов поделиться своими солдатами мог запросто, что и выполнил, стребовав с каждого баронства по двадцать полностью оснащённых дружинников. Полученные таким образом две тысячи солдат Готам присоединил к дворцовым стражам, создав в результате Дворцовый конный полк. Король одобрил и название полка, и кандидатуру полкового командира — капитана Дамана. Знамя полку менять не стали — только-только закончили это — и Дворцовый конный полк готовился вступить в битву под знаменем с коронованной совой и надписью ДВОРЦОВАЯ СТРАЖА СКИРОНАРА.