Товарищи, действительно, молчали, ошеломленно глядя друг на друга.

— Через лес? Из Троицы? — пробормотал Митя. — Новорожденную? Это что же, выходит, девятнадцать лет назад?

Ильша прогудел:

— Икона волшебная?

Они ещё додумывали, а Попов уже всё понял. Про икону он пропустил мимо ушей, не заинтересовался. А вот золото — дело иное.

— Не говорил, сколько в тех бочонках казны?

— Говорил. Якобы сто тысяч червонных веницейских цехинов… — Василиса с недоумением смотрела на друзей. — Да полно вам! Это ж бредня безумная!

— Помнишь бочонки? — Попов толкнул Ильшу. — Они тяжёлые были.

— Ещё б не помнить. Один, когда падал, по башке меня вдарил.

Алёша стукнул кулаком по ладони:

— Да вы понимаете ли, братцы, что там под плотиной лежит? Сто тыщ цехинов! Бочонки-то дубовые, им от воды ничего не сделалось! Золоту тем более! Как только его со дна достать?

— Думать надо, — медленно сказал Илейка.

Попов хохотнул:

— Думай, мастер! У тебя башка золотая — по ней бочонок с золотом вдарил!

Их невразумительную беседу Никитин слушал, половины не понимая. Но он хоть видел начало той давней лесной истории, Василиса же и подавно растерялась.

Попов всё им рассказал и объяснил, под согласное мычание Ильи. Концовку, самую для себя выигрышную, про спасение младенца, Алёшка разыграл, словно на театре: как он стоит на краешке, еле удерживаясь под напором воды, но тянется, тянется к колыбельке. Невинное дитя вот-вот сверзнется вниз, однако избавитель успевает подхватить малютку и потом бережно несёт через леса к отчему дому…

Василиса про бочонки слушала более или менее спокойно, а тут растрогалась и даже, прослезившись, погладила рассказчика по рыжей прядке, выбившейся из-под алонжевого парика:

— Значит, ты и есть чудесный Мальчик-Златовлас?

— Кто?

Смутившись, Попов поправил накладные волосы.

— Каждый из вас в разное время спас мне жизнь, — задумчиво произнесла Василиса. — Судьба соплела нас вместе, словно венок.

— Или косу. — Алексей засмеялся. — Но той косе не хватает золотой ленты. Ей-же-ей, мы ту ленту добудем! Так иль нет, братцы? Я ныне безначальный, время у меня есть. Митя тоже не у дел. Илья вовсе птаха вольная, да ещё с грамотой. Поехали на речку, поныряем? От Сагдеева это близко. Выловим злату рыбку — предъявим Василисе Матвеевне.

— Верю, что выловите. Вы втроём всё можете. — Василиса подошла к каждому, обняла и троекратно поцеловала. — А теперь ступайте. Мне собираться надо. Бог даст, ещё свидимся.

По дороге к лесной речке Дмитрий думал только о Ней. О золоте, если и вспоминал, то лишь в одном смысле: при больших деньгах он сможет о ней как должно позаботиться. Не то что ныне, на прапорщицком жалованье.

А коли она не захочет с ним и разбогатевшим быть, тогда жить всё равно незачем. Какая может быть жизнь без Василисы? Зачем?

В путь друзья собирались недолго. Всё нужное приготовил Илья, на рассвете погрузились в тележку и поехали. Из-за поклажи и из-за того, что ехать втроём, а конец неблизкий, мастер приладил на повозку новый кузов, широкий и удобный. Могучему Брюхану было одинаково, скольких везти. Он, наверное, и вчетверо большим грузом не обременился бы.

Но разогнаться вороному воли не было. По шляху густо тянулись православные, поклониться Троицким святыням. Кто в карете, кто в телеге, кто верхом, а большинство на своих двоих. Иные, впрочем, двигались на одной ноге, а некоторые даже совсем без ног — убогих и калек среди богомольцев хватало. Шли и слепые, и трясотные, и горбатые, и проказные бедолаги, со всех сторон окаймлённые опасливой пустотой. День выпал особенный, канун великого двунадесятого праздника Преображенья Господня, когда всякому православному человеку хочется прислониться к Богу.

— Эка, Русь-то сколь переменилась, — вздыхал Алексей, поглядывая вокруг. — Раньше-то, когда с тятей-покойником в Троицу на поклонение хаживали, народ шёл благолепно, с песнопениями. А ныне все лаются, норовят вперёд друг дружки забежать. Глядите, по всей дороге расставлены ярыги Преображенские. Бдят, чтоб не болтали лишнего, нагайками охаживают. Да и в толпе, надо полагать, шпигов видимо-невидимо. Была Россия-матушка, а стала жёнка-преображёнка, шептунья перепуганная, сама себя боится…

Лишь далеко за полдень друзья достигли перепутья, где можно было съехать с переполненного тракта, повернуть в сторону Сагдеева и дальше, к Синему лесу. Брюхан оживился, побежал шибче. Часа через два, перед самым вечером, наконец, попали к плотине.

За минувшие годы она ещё больше обветшала. На месте старой мельни поверх пепелища зеленела буйная трава.

Лишь Жезна была всё такая же. Из пруда через прореху в плотине били тугие струи, внизу крутились чёрные водовороты.

— Бочки попадали туда, — показал Алёша в сторону запруды. — Было их пять иль шесть. Наверно, пять, по двадцать тысяч в каждой.

— Там по-зад плотины глубина местами саженей до трёх. — Ильша сосредоточенно размышлял. — И укатить могло по весеннему разливу, раскидать по дну. Бочки, они ведь круглые. Эх, сюда б тот порох из подкопа. Пускай не весь, хотя бы пуда два. Подорвали бы плотину к лешему, вода из пруда и сошла бы…