Качели (сборник)
вернуться

Дашкова Полина Викторовна
Шрифт:

1981 

Мелодрама

Ее душа рвалась на части.Он был спокоен и жесток.Давно перекипели страстиДа испарился кипяток.Но снова бестолковый случайИх глупые сшибает лбы.Дорога, да песок колючий,Да телеграфные столбы.Она его давно забыла.Вот мелодрама, без прикрас!Ведь так она его любила,Как это до€лжно в первый раз,Так, что, влетев домой с вокзала,Не скинув грязных башмаков,По телефону отказалаВернейшему из женихов.Развязки нет, и нет начала,И чем счастливей, тем скучней.Она теряла и встречала,Все было хорошо у ней.Хвостом качнула электричка,Они расстались навсегда.Она была так неприлично,Так безнадежно молода.А он? Да что там, небылица.Пустая площадь при луне.Какая разница, кто снитсяЗамужней женщине во сне?

1981 

«Доплетет паутину паук...»

Доплетет паутину паук,Пыльный луч в паутине рассеется.Все здесь будет валиться из рукДо конца оглашенного месяца.И лица не поднять, не вздохнуть.Этот август когда-нибудь кончится.Доживем мы его как-нибудь,Будем делать потом, что захочется.Мы поедем в Серебряный Бор,Постоим возле Лыковской Троицы,Все, что мучило нас до сих пор,Все само потихоньку устроится.

1982

Из цикла «Без посвящений»

«Произнесемте: мыслящий тростник...»

Человек – самый слабый тростник во вселенной, но тростник мыслящий. Незачем всей природе вооружаться, чтобы погубить его.

Блез Паскаль
Произнесемте: мыслящий тростник.Не важно, на каком поет болоте.Продолжимте: зачем же всей природеВооружаться, чтобы он затих?Он слаб, тростник. Довольно пустяка.Щелчок случайный равен катастрофе.Месье Паскаль, у вас остынет кофе,Пока решится участь тростника.Как вам живется, геометр Блез,Во Франции семнадцатого века?Фонарное подрагивает веко,На свете осень. Холодно до слез.Как нравится вам, Блез, осенний блюз?Вот соло самозванца-саксофона,Вот бас-гитара улыбнулась сонно,А вот тарелок взбалмошный союз.Вступает фортепиано. Шаг. Рысца.Почти кавалергардская осанка.Но эта тема тает без остатка.Нам не узнать победного конца.У месяца стекает по усамБлюз довоенный, век полувоенный.Он слаб, тростник. Зачем же всей вселенной,Когда, месье Паскаль, он может сам?В карманы руки. Уши в воротник.Толпа под листопадом ждет трамвая.Вы говорите – мыслящий тростник?Я по-французски плохо понимаю.

1984

«Забывается все, и песок...»

Забывается все, и песокЗабивает пустые глазницы.Что, шутиха российской царицы,Что, уродица, так ли высокБыл твой горб? Так ли ноженьки кривы,Шутки шуточны, игры игривы,Рот широк и пискляв голосок?В полонезе тянула мысок,Малевала румянами щеки,Оплеухи, щипки, ахи-охи,Век протек, прошуршал, как песок.Рюши, букли, да бант на боку.Вспыхнет облако. Ветки качнутся.Кем, шутиха, в котором векуСуждено тебе будет очнуться?

1984 

«Стар, но крепок и прям инквизитор...»

Стар, но крепок и прям инквизитор.Под сутаной железный живот.Верный пытанный раб, раб несытыйУ него на пороге живет.По утрам, подавая цыпленка,Смотрит раб инквизитору в рот,Режет хлеб до прозрачности тонкоИ псалмы, шепелявя, поет.Съев цыпленка, спокойно, опрятно,Тронув мягкой салфеткой губу,Руку в бежевых старческих пятнахПодает инквизитор рабу.Холодна, будто камень, десница,На мизинце индийский топаз.Раб целует десницу. СлезитсяУмиленьем единственный глаз.А за городом вереск, крапива,Глушь селений, дубрав благодать,Инквизитору тошно, тоскливо,Хоть не скоро ему умирать.Черной слякотью вспухла дорога,Пропадает на слякоти след.Инквизитор не верует в Бога,Вот и весь его страшный секрет.

1985 

«От окраин до окраин...»

От окраин до окраин,Вечно молод, вечно пьян,Ходит-бродит Ванька Каин,Ненасытный хулиган.След за ним кровавый стелется,Продолжается в веках.Пляшет тихая метелицаВо внимательных зрачках.Ходит урка романтический,Все родному по плечу.То запишется в опричнину,То подастся к Пугачу,То в семнадцатом затопчетсяУ костра. Не прячь лица,Погляди, как Ваня мочитсяВ вазы Зимнего дворца.Ни к чему ему лукавить.Даст ему любая властьИ порезать, и пограбить,И попить-покушать всласть.Он не мучается мыслями,А когда кого прибьет,Так всегда за правду-истину,За Россию, за народ.Философствует философ,Пашет пахарь, шьет швея.От классических вопросовНет писателям житья.Если родина в туманеИ не видно ничего,Верный путь укажет Ваня.Вы спросите у него.

1985 

«Он завтракал в шесть простоквашею...»

Он завтракал в шесть простоквашею,Шел с книгой на дымчатый пруд,И ребра заборов некрашеныхДорогой похлестывал прут.Башмак энергичный утаптывалШелково-прохладную пыль,Бежала собака лохматая,Поблескивал влажный ковыль.Он ел земляничины пресные,Он с книгой сидел на траве,И мысли гремели железныеВ железной его голове.Он думал: «Я знаю, я сделаю,Я сделаю именно так».Присела капустница белаяНа стиснутый красный кулак.Рассчитано все и разложено,Понятны ему и ясныИ лето, и век новорожденный,И жители этой страны.Все скоро начнется и кончится,Все сгинет в крови и в дыму,Но этого вовсе не хочется,Не хочется лично ему.Он лишь единица из множества,Однако за ним легион.Какое-то вывелось тождество,Какой-то сомкнулся закон.Взлетела капустница шалая,Разжалась рука толстопалая.Он знал, что рябому ИосифуПо крови идти, аки по суху.

1986 

«Сумасшедшие наряды...»

Сумасшедшие наряды,Золотистые шелка,Губы цвета шоколада,В пудре бледная щека.И вольно же вам, поручик,Вспоминать в который разТонкий жар прозрачных ручек,Холодок зеленых глаз...Ночь течет, как кровь из раны.Все-то, брат, у вас тоска!Под мотив кафешантанаПляшет дуло у виска.Погодить иль застрелиться?Звезды в небе – раз, два, три.Полногруда, круглолицаЖдет невеста вас в Твери.К ножкам питерской актерки,Сумасбродной травести,Ваше сердце, будто с горки,Вверх тормашками летит.Вот светает. Тяжко, важноХодят тучи над Невой.Век смыкается над вашейБедной юной головой.Вы, поручик, так красивы.Все пустое, все пройдет.Ветра влажные порывы.Девятьсот десятый год.