Ямы Битерфорда были опасны в особенности малым аэропланам (на пятнадцать пассажиров) разведывательной службы и «стрекозам» службы связи.

Эти последние, впрочем, к великому сожалению Уралова, не могли принять участия в предстоящем сражении, так как не представлялось возможным установить на них тяжелые электро—отводы и телеаккумуляторы, предназначенные против волн Пуассона, без лишения стрекоз необходимой быстроходности в семьсот—восемьсот километров.

14 мая 1944 года, в шесть часов по лондонскому времени, Эскадрилья Всемирной Коммуны снялась с гринвичского аэродрома. Впереди шли пятьдесят два разведчика А 1–1, за ними штабной самолет Уралова В—4 bis, окруженный отрядом из сорока американских аппаратов и двенадцати «стрекоз».

Главная масса истребителей с интервалом шла в десять километров, вся эскадрилья замыкалась японо—китайским дирижабельным обозом. Пятьсот семьдесят машин волновали воздух.

Даже видавшие виды на праздниках Мировой Революции (7–го ноября) обычно невозмутимые лондонцы и те с бою занимали места в пассажирских аэропланах, впиваясь биноклями в дюр—алюминиевые сгустки мощи мира.

Дирижабль правительства неподвижно стоял над Вестминстером, и члены Всемирного Совнаркома, не отрываясь, смотрели на восток, где шла флотилия, багровая в закатных лучах.

Пятнадцать тысяч храбрейших солдат революции уходили на юг. Тысячи пудов интритола, дымовых гранат, сонного газа, ядовитейших металлоидов посылал разгневанный пролетариат Мадагаскару.

Когда поравнялись с Лондоном, огромные рупоры судовых радио—фонов, отражая мощные звуки оркестра Британской Коммунистической Республики, загремели Интернационалом. И каюты самолетов в ответ загремели, на другой волне, разноязычным «ура» мировому городу, столице планеты. Это великое приветствие было электрически сфонографировано, чтобы еще раз грозно прозвучать над ненавистным островом паразитов.

Ветераны 1918—21 г., русские красновоенлеты, товарищи Уралова, смахивали слезу, мешавшую смотреть на туманный гигантский город.

Бедный Убанунга—Га рыдал.

— Ну, растрогался горячий человек, — сказал Уралов по—русски и, повернувшись к штабным, заметил, перейдя на английский язык:

— Пора за работу, товарищи.

Капштадтский аэродром оказался, как и следовало ожидать, не в состоянии принять дорогих гостей, длительное пребывание в Капштадте оказалось решительно невозможным. Это обстоятельство окончательно убедило Уралова не медлить с началом военных действий, тем более, что группа парламентеров на восьми разведывательных аэропланах, радио—телеграфировавших ультиматум Уралова на слабые станции Мадагаскара, подверглась оскорблениям и угрозам пикринолом и даже обстрелом, к счастью не причинившим вреда.

22–го мая, в то время, когда Фохтбург, главный город контр—революции, только еще просыпался, Уралов, снесшись по радио с германско—французскими дредноутами, уже подходившими к Порт—Наталю, отдал приказание эскадрилье готовиться к походу. Стршла курсом Nord—Ost—Ost со скоростью, не превышающей триста километров, в расчете к десяти часам вечера прибыть к Фохтбургу. Масляно шипели насосы, глотая разряженный воздух холодного поднебесья и нагнетая его в каюты. Уралов послал разведку вперед и дал распоряжение в Порт—Наталь держать прибывшие морские электро—суда, по старой терминологии, «под парами».

Фельдмаршал Фохт сегодня, впервые за два года, так взбесился. Он избил хлыстом несчастного слугу мадагасса за слишком слабый утренний кофе, Но утренний кофе был только пустым поводом. Для гнева диктатора имелись большие основания: сегодня до завтрака ему принесли пачку перехваченных зашифрованных радио—грамм, адресованных из Капштадта в Порт—Наталь. Одна из депеш была подписана знаменитой и хорошо известной Фохту фамилией Уралова, которую он имел удовольствие уже прочитать раз на вчерашнем оскорбительном ультиматуме.

Личная радио—станция диктатора, единственная на острове, которая могла сноситься с внешним миром — эти свои сношения вела в строжайшей тайне. Радиостанция ловила главным образом ежедневную советскую прессу, шедшую из Парижа и Лондона в Южную Америку.

С этой прессой знакомился только Совет Девяти, пользуясь ею для политических выводов.

Предательство Убанунга—Га стало известным Совету, но хранилось в тайне.

К чрезвычайному неудовольствию фельдмаршала весть о последних событиях и об ультиматуме Уралова уже стала просачиваться в население.

К тому же старая лиса, Муссолини, покинув пост премьера и министра внутренних дел в самую ответственную минуту, скрылся очевидно на свой завод «Новый Рамзес».

Фохт опасался, как бы знаменитый демагог не вздумал, вспомнив, что тридцать лет тому назад и он был социалистом, поднять восстание северо—восточных окраин Мадагаскара.

Но участь Муссолини была иная. Его так ненавидели мадагассы на «Нов. Рамзесе», что появление его без стражи привело к открытому местному бунту, и Муссолини был арестован. К слову сказать, неизвестно — погиб ли он при разрушении завода эскадрильей или от руки мстителя?..