В нескольких боксах стояли и лошади. Они внушали ему особенный ужас. Они всегда беспокоились, когда он входил, начинали пританцовывать в стойлах, как будто прикидывая, как бы перемахнуть через барьер и забить его копытами до смерти. Он старался поскорее задать им корму и уйти.

К счастью, ближе кормушек ему подходить было не нужно. Чистить лошадей скребницей приходила девушка.

Через неделю Маркус понял, что она нарочно приходила именно тогда, когда он находился в хлеву.

Сомнений не осталось, когда он увидел, как она смотрела на него.

Маркус краем глаза разглядел её подробнее. Она была ещё подросток, девочка, грезившая о таинственных незнакомцах. У неё были большие чёрные глаза и густые локоны до середины спины. Кожа была такая чистая, что, казалось, мерцала в сумерках хлева, едва освещенного двумя усталыми лампочками. Одета она была скромно, однако пуговицы ватника застёгивались на груди, казалось, с трудом. Широкие бёдра тоже невозможно было скрыть. Несомненно плодовитое тело, готовое начать историю человечества с начала, если надо.

Чувственность сквозила и в её манере обхождения с лошадьми, и, глядя, как она выгибается и тянется, вычищая животных скребком или щёткой, Маркус ощущал нешуточное напряжение. Она излучала жажду жизни, любопытство, нетерпение. Она была… согласна.

Работа на сеновале спорилась лучше, когда ему было о чём подумать, а дум у Маркуса было много. Так вот, значит, как выглядит его будущее? Это и есть та жизнь, которая уготована ему судьбой? Заниматься физическим трудом, прижиться в Bare Hands Creek, завязать знакомства? Ходить по воскресеньям в церковь, приняв благочестивый вид, чтобы не слыть аутсайдером? Сделать новую карьеру, с другими правилами, но с той же целью, какую карьера имела всегда и во все времена, а именно: подняться выше по лестнице, где бы эта лестница ни находилась и какой бы длины ни была?

В конце концов, жениться на одной из девушек общины, произвести на свет детей и забыть, что когда-то были компьютеры, скоростные автомобили, и телефоны в нагрудном кармане, и космические станции, и роботы для Марса, и небоскрёбы, и автобаны, перекинутые через зияющие пропасти?

Забыть, что когда-то у него была мечта о стеклянной башне, которая носила бы его имя и которую знал бы весь мир?

С каждым днём становилось всё холоднее, и почти каждую ночь выпадал снег. Маленькая запруда покрылась льдом. Поскольку напор воды от этого уменьшился, электричество подавалось нормированно. В течение часа утром, когда все вставали – чтобы не терять время на разжигание ламп и чтобы мужчины могли быстро побриться (а где он будет брать сменные лезвия через два-три года? – спрашивал себя Маркус), и один час вечером. Остальное время задвижки плотины оставались закрытыми, и кто хотел света, зажигал свечи.

– Это хотя бы созерцательно, – сказал Таггард, когда они сидели вечерами за пивом, а на столе между ними горела свеча.

«И примитивно», – подумал Маркус, но вслух сказал:

– Хотя бы от дорожных пробок мы окончательно избавились.

– И от и-мейлов.

– От рекламных буклетов, которые забивали весь почтовый ящик.

– И даже от налоговой службы, – ухмыльнулся Таггард. – Никаких тебе больше деклараций. Уже ради этого стоило, а, вы не находите?

Потом от них потребовали экономнее расходовать дрова. Отныне горячий душ можно было принимать только раз в неделю, а остальное время умываться ледяной водой.

– Это бодрит, – сказал Таггард.

– Да, – согласился Маркус.

– И закаляет.

– Говорят.

Но так оно и было, он чувствовал себя прекрасно. Был здоровым, как никогда. Физические нагрузки действовали благотворно, по ночам он спал как камень, и хотя еда у них была никак не haute cuisine, [36] редко когда в жизни она казалась ему такой вкусной. Работа уже не утомляла, как вначале; ему даже казалось, что мускулы прибавили в объёме.

Однажды он заговорил с девушкой. Ничего особенного он ей не сказал. Только: «Привет», – когда вошёл, а она скребла в проходе сивую кобылу.

Она улыбнулась. Поощрительно. Волнующе. Вызывающе.

– Что, много возни с конями, а? – продолжил Маркус. Само сказалось. «Что это я такое сморозил!» – мысленно одёрнул он себя, как только эти слова сорвались с языка.

Она улыбнулась.

– Мне нравится.

– Это заметно.

Она, казалось, хотела что-то ответить, но закусила губу и принялась скрести с удвоенной энергией. Она и сама чем-то походила на лошадь. Такая же была… ядрёная. Такая же опасная, размашистая.

«Ладно, – подумал Маркус, так и не дождавшись ответа. – Ну и не надо».

И он занялся коровами, задавая им в ясли сена. Джек за минувшее время уже повысил его настолько, что ему было доверено вычищать из-под коров навоз и подстилать им свежей соломы. Неприятная работа, но ведь кто-то должен её делать. Кто-то делал её и до нефтяного шока. Ведь коровы и раньше не ходили в туалет, а по достижении забойного веса не шагали своим ходом к мяснику.

Никогда прежде он об этом не задумывался. Мясо – это был продукт, запакованный в пластик, снабжённый этикеткой с ценой и сроком годности и выложенный в холодильной витрине. Или кусок мяса просто попадал к нему на стол уже готовым, на тарелке.