– По времени, я имею в виду, – пояснил Маркус. – Беременность длится… Сколько?

– Ровно девять месяцев. И по расчётам я должна была родить ещё вчера, – она погладила свой живот. – И после тебя у меня никого больше не было. Итак, либо отец ты, либо произошло медицинское чудо.

Маркус таращился на неё, подсчитывая:

– Сейчас у нас март… минус девять месяцев… Июнь! И в самом деле. – Неужто всё было так недавно? Ему казалось, что с того времени прошли десятилетия.

– В ту ночь, когда отключилось электричество, я думаю.

Маркус бросил на неё взгляд.

– Да.

Его охватила печаль, болезненное воспоминание о том моменте жизни вне времени и пространства, о чём-то, что было больше, чем оба они, больше, чем целый мир… Воспоминание о миге, про который они тогда не знали, насколько он прекрасен.

Эми-Ли снова сложила руки на животе.

– Но ты не должен чувствовать себя обязанным. Я справляюсь, как видишь. И подавать на алименты не буду, обещаю.

– Но я чувствуюсебя обязанным, – ответил Маркус. – То есть я… Я… Даже не знаю, что сказать. Ты исчезла, и…

– Яисчезла? Это тыушёл, насколько я припоминаю. И когда я узнала о твоей аварии, мне сразу же сказали, что тебя не разыскать. – Она пожала плечами. – Но всё и так было ясно. В конце концов, я ведь сама во всём виновата.

– Что? Нет! Это было совсем не…

Эми-Ли стала кутаться в свой халатик.

– Ты не должен чувствовать себя обязанным, понятно? Я справлюсь. Я богатая женщина; уж если я не справлюсь, то кто тогда?

Маркус беспомощно смотрел на неё, не зная, что сказать. Ему хотелось встать перед её животом на колени, и то, что он испытывал это желание, потрясло его больше, чем всё остальное. Они зачали ребёнка. Тогда, в ту магическую ночь, когда мир остановился…

– А теперь идём наверх, – сказала она. – Тебе нужно принять душ, а мне надо спать. И я уже замёрзла.

– Я должна показать это мужу, – сказала Моника, когда Доротея дала ей почитать это предупреждение. – Он адвокат, ты это знаешь?

– О, – сказала Доротея. – Это было бы неплохо.

Друг Вернера по бывшему клубу внедорожников – клуб за это время прекратил своё существование – обещал позвонить, но с тех пор так и не объявился. Вернер уже жалел, что перезванивал ему, напоминая о себе и вынуждая его секретаршу врать.

У Габи тоже возникла идея.

– Повесь это на доску объявлений. Твоим покупателям это тоже будет интересно.

Доротею словно током пробило при этой мысли. Может, это был азарт борьбы?

– Правильно, – сказала она, скопировала письмо и прикнопила его посередине доски, подложив под него лист ярко-красного цвета, несколько большего формата, чтобы лучше бросалось в глаза.

– Ну, это уже беспредел! – сказала первая же покупательница, прочитав это.

– Я им тоже напишу письмецо, но такое, что они его припрячут куда подальше! – возмутилась другая.

– Я расскажу мужу, – сказала третья. – Он в газете работает; он про это напишет.

Через три дня и в самом деле появилась статья в газете, которая в этих местах практически в каждом доме лежала на столе за завтраком. Статья была на целую полосу. Там рассказывалось о магазине Доротеи, с фотографиями. Потом следовало сообщение о предупреждении супермаркетов, приправленное фотографиями двух директоров, которые имели вид мрачных мафиози. И комментарий, неприкрыто призывающий к бойкоту.

Через две недели в магазине Доротеи появился молодой человек измученного вида. Он тёрся у полок, выжидая момент, когда в магазине не останется покупателей, и тут же подошёл.

– Госпожа Утц? Можно с вами поговорить?

Доротея, которая уже начала было наблюдать за ним, недоверчиво кивнула.

– Да вы ведь уже говорите.

Он волновался.

– Я из Дуффендорфа. Я новый директор «Fixkauf» и хотел бы, чтобы мы с вами уладили этот спор. Мы, естественно, отзовём это нелепое предупреждение и, если вы захотите, вы получите на блюде голову нашего юриста, который подбил нас на всё это, – только, пожалуйста, остановите этот бойкот. Мы и правда уже на пределе. Транспортные расходы поднялись настолько, что мы не справляемся… Бойкот свернёт нам шею.