Бабушка выбежала во двор. Кешка за ней.

Сергей Иванович лежал неподвижно. Даже Кешка испугался — не умер ли? Бабушка стала на колени, приложила ухо к груди.

— Потерял сознание он… Бери за ноги, понесём, — приказала она.

Сергея Ивановича положили на кровать. Он так и не пришёл в сознание.

Бабушка завесила окна, засветила лампу. Долго смотрела на потерявшего сознание человека.

— Хорошо, что ты его хлебом не накормил, — сказала она. — Тогда уже не было бы спасения. Голодному это как отрава.

Бабушка развела на шестке огонь, поставила на него чайник. Сама пошла в сенцы. Оттуда принесла пучки трав. Когда вода закипела, положила травы в чайник.

— Помоги мне, — попросила она Кешку. — Надо раны обмыть, перевязать, а потом отваром напоить…

Сергей Иванович был ранен двумя пулями, к счастью, не очень тяжело. Но крови потерял много.

Бабушка обмыла раны, перевязала холстиной. Потом напоила Сергея Ивановича отваром.

— Выживет, — сказала она. — Крепкого здоровья человек. Другой бы на его месте давно отдал бы богу душу… Теперь ему надо хорошенько выспаться. И ты ложись, а то поздно уже…

Кешка разделся, нырнул в кровать да вдруг как закричит.

— Чего ты? — удивилась бабушка.

— Там кто-то лежит… Тёплый, — заикаясь от страха, сказал Кешка.

— То Лёвка Гутман, — ответила бабушка. — Он сегодня также из-под расстрела убег…

Среди велешковичских мальчишек Максимка был самым примерным учеником. У него никогда не было замечаний от учителей. Он прилежно учился. Но до круглого отличника не дотягивал. В Максимкином табеле всегда красовались две тройки: одна — по пению, вторая — по физкультуре. Да в том его вины не было.

Как ты запоёшь, если у тебя голос, как у молодого петушка, который впервые пробует закукарекать — ломкий, писклявый, хриплый, даже самому стыдно. На уроках пения Максимка только делал вид, что поёт — широко раскрывал рот. Да обмануть таким образом учителя пения Наркиса Силантьевича было невозможно. Наркис Силантьевич вдруг стучал дирижёрской палочкой по столу, а когда класс замолкал, обращался к ученикам:

— А теперь, дети, послушаем, как поёт Савик… Максим, пропой, пожалуйста, ноту «ре».

Максимка пробовал вытянуть эту проклятую ноту «ре». Получалось что-то невообразимо фальшивое, козлиное, что Наркис Силантьевич зажимал уши ладонями и ставил в классный журнал маленькую тройку, словно хотел подчеркнуть этим, что способности к пению у Максимки вот такие же мизерные, как и эта тройка.

Наркис Силантьевич, может быть, закатил бы Максимке и двойку, но не хотел огорчать Максимкину маму Христину Климентьевну.

Максимкина мама работала учительницей в той же школе, где учился Максимка и которую она когда-то окончила сама да и осталась работать в ней. Христину Климентьевну очень огорчали сыновы оценки по пению. Но что возьмёшь с безголосого! Ему хоть сто двоек закати, петь не научишь…

Не лучше у Максимки было и с физкультурой. Во-первых, Максимка никак не мог научиться ходить в строю. Учитель физкультуры Данила Иванович, бывало, командует: левой, левой, левой — и все под его команду идут левой ногой, а Максимка хоть плачь — правой… Данила Иванович тогда грозно спрашивал:

— Кто там ступает правой?..

Ученики отвечали хором:

— Савик ступает правой… Савик шагает правой…

Во-вторых, у Максимки не получались физические упражнения. Девочки и те выполняли их лучше Максимки. То ли сил у него не хватало, то ли сноровки, а может быть, рост мешал. Только Даниле Ивановичу до этого не было никакого дела. Он всегда ставил Максимке жирную, большущую тройку, чтобы и слепому было видно, какой Максимка неудачник.

Всё то было до войны. Теперь Максимкины табеля с тройками по пению и физкультуре лежали на дне материного сундука. Папа как пошёл на войну, так до этого времени и не отозвался. Да и как он отзовётся, если Максимка с мамой и сёстрами остались во вражеском тылу, а папа по ту сторону фронта.

Теперь в доме за хозяина Максимка. Хозяйничает, конечно, мама, но ответственность лежит на Максимке. Папа, когда уходил в Красную Армию, так и сказал:

— Ну что, брат Максимка, ты теперь один в доме мужчина и на тебе лежит вся ответственность за маму и сестёр…

Ответственность действительно лежала и большая, и не только за маму и сестёр, но ещё и за корову, которой до войны не было и которая появилась теперь. Зачем им до войны была та корова, если молоко, масло, творог можно было купить в сельповском магазине или на колхозном базаре. Да и некому было смотреть за коровой. Мама с папой целый день на работе, а они, дети, в школе.»

Максимкин папа был не лишь бы кто, а врач, заведующий Велешковичской амбулаторией. К нему приходили лечиться не только велешковцы. Да и сам он ездил по деревням, навещал больных. Такие поездки назывались визитами.