«Как вам не стыдно, — говорит он чертям, — на одного скопом навалились. Вы, — говорит Ерошка, — посмотрите на мои лапти. Совсем развалились. Мне в первую очередь надо себе самому сапоги сшить. А товару нет, времени тоже. Так что отстаньте от меня, иначе я за себя не ручаюсь».

Очень расхрабрился Ерошка. Да и причина была на то. Кому охота чужим капризам потакать. Конечно, если бы Ерошка не выпил с кумом, то, может, и вёл бы себя поосторожнее. А так ему и море по колено. Как начал он чертей дубасить, что даже ветер свистит. Разбросал их по кладбищу, а сам только собрался домой пойти, как тут его старый чёрт остановил:

«Подожди, — говорит чёрт Ерошке. — Пошутил я. Давай выпьем мировую».

Ну, выпили… А тут вдруг в местечке петухи запели. Начали черти в бездну проваливаться. Ерошка сидел в санях, не успел на землю соскочить — так вместе с чертями и провалился на тот свет. И стал он там сапожником у чертей.

Ходили по людям и другие предания. Всего не упомнишь, да и помнить не стоит — можно состариться без времени…

Пока Данилка бежал полем, то никакого страха не чувствовал, но как только ступил за ограду кладбища — все предания в голову полезли. Чепуха, конечно, враньё, а всё равно жутко. Данилка бежал изо всех сил. Страх подстёгивал его. Скорее бы перебежать кладбище, спрятаться у Кешки, внука бабушки Ерофеихи, которая до войны сторожила кладбище.

На кладбище всегда стоял полумрак — тут очень густо росли деревья. Вокруг чернели кресты, бурно зеленела трава в рост человека и стояла такая напряжённая тишина, что сердце стучало, как молот по наковальне.

Данилка добежал уже до похоронных склепов помещиков Струмецких (от них до Кешкиного дома рукой подать), как случилось что-то настолько невероятное и страшное, что Данилка окаменел на месте… Из-под мраморной плиты на могиле помещицы Струмецкой медленно вылазило жуткое привидение.

Нет, Данилка не бредил. Он ясно видел то, что можно увидеть разве только в кошмарном сне.

Сначала из подземелья появилась огромная, как ушат, голова. У неё был белый, будто у мертвеца, лоб с чёрной дырой над левым глазом. На этот белый лоб с чёрной дырой прядями свешивались рыжие волосы. С обеих сторон головы торчала пара свиных ушей, больших, как листья лопуха. Лохматые рыжие брови нависали на глаза, закрывая их. Между глазами лепился огромный красный нос, под которым — хотите верьте, хотите не верьте — рос единственный рыжий ус, свисающий на грудь.

Увидев такое страшилище, каждый окаменел бы. Но и это было не всё.

Уродливое привидение протянуло руку в сторону Данилки. На руке у него не было пальцев. Их заменял наган. Наган был самый настоящий. Его короткое дуло смотрело Данилке в глаза…

— Стой! Ни с места! — гаркнуло привидение, да так сильно, что зашатались деревья. — Хэндэ хох!..

Данилка поднял руки… А что поделаешь, если на тебя рявкает привидение, приказывает поднять вверх руки да ещё на немецком языке?! За Данилкой подняли руки и остальные. Привидение громко расхохоталось и вылезло из подземелья. Туловище у него было короткое и совсем человечье.

— Что, субчики, испугались? — спросило привидение и… сняло голову.

Теперь все увидели, что никакое это ни привидение, а Кешка, внук бабушки Ерофеихи. А на голове у него маска.

— За такое по морде бьют и сдачи не берут, — сказал Данилка, более всего рассерженный тем, что сразу не догадался, какое встретил привидение.

— А ты же хвастался, что не побоишься и ночью пойти на кладбище, а тут и днём испугался, — сказал Кешка.

— Думаешь, тебя испугался? — прищурил глаз Данилка.

— А кого же?.. Меня…

— За нами немцы гонятся, — сказал Максимка.

Он мог и не говорить. Пулемётная очередь прошлась по деревьям, срезая ветви и листья. И сразу же из кустов выскочила Кудла, о которой все забыли.

— Ребята, собака фашистов привела, — сказал Лёва. — Чтоб мне с этого места не сойти…

— За мной, — скомандовал Кешка и первый нырнул в подземелье.

Под мраморной плитой были, оказывается, ступеньки. Дети один за одним спустились под землю. Кешка потянул за какую-то ручку, и тяжёлая плита медленно опустилась на могилу. В подземелье стало темно хоть глаз выколи. Даже Кудла почувствовала могильный страх. Она заскулила и прижалась к Густиным ногам. Густя погладила её и испуганно отхватила руку. С Кудлиной шерсти на землю посыпались яркие искры.

— Гроза будет, — сказал Кешка. — Очень много электричества в шерсти…

Он чиркнул спичкой. Подземелье как бы раздвинулось. Кешка зажёг свечу, и густые тени разбежались по углам.

Подземелье, в котором они очутились, было довольно большое, каменное. Три кирпичные колонны поддерживали тяжёлый и также кирпичный потолок. За колоннами по трём углам стояли чёрные большие ящики.

— А что в этих ящиках? — спросила Густя.

— Покойники, — ответил Кешка. — Помещики Струмецкие…