К счастью, долго размышлять в одиночестве Вигмару не дали. Бальдвиг, окончив игру и уступив место у тавлейной доски другому, подошел к Вигмару и уселся рядом. На лице его отражалось любопытство.

– Я вижу, тебе не грозит заскучать! – проговорил он. – На какой день назначен ваш поединок?

– Какой еще поединок?

– Как – какой? Разве он не собирается отомстить тебе за обиду? Ты, как я видел, не слишком почтительно обходился с Ингирид.

– А! – Вигмар усмехнулся. Он уже успел позабыть, с чего началась его беседа с этим более чем странным фьяллем. – Нет. Мы говорили о другом.

– А о чем же ты говорил с самой Ингирид? Уж не звала ли она к себе в дружину? Вся усадьба только об этом и толкует.

– Нет, не звала. Она предложила мне еще более потрясающий подвиг. Она хотела, чтобы я сложил о ней стихи.

Бальдвиг тихо просвистел.

– Да она сумасшедшая! Но ты ее не слушай! – вдруг с тревогой попросил он, перестав улыбаться. – Я знаю, что умелый скальд всегда рад показать свое искусство, но поверь моему опыту – это не тот случай.

– А я и не собираюсь, – равнодушно обронил Вигмар.

– А ведь, наверное, складывать стихи о женщине трудно? – Бальдвиг покосился с тайным лукавством.

Вигмар пожал плечами:

– Не намного труднее, чем о морских походах и сражениях. Здесь дело в другом. Можно выучить наизусть сто кеннингов и сто хендингов, но стихов не будет, если не будет… Если ты не будешь на самом деле верить, что эта женщина достойна стихов.

– А ты, я полагаю, такую женщину знаешь? – Бальдвиг вздохнул. – Наверное, мне не стоит думать о твоей свадьбе с Альвтруд?

Вигмар покачал головой. Он даже не помнил сейчас, кто такая Альвтруд. Через всю гридницу глядя на далекий огонь очага, Вигмар видел совсем другое: тот черный камень, возле которого они стояли с Рагной-Гейдой, ее изумленный, восхищенный взгляд на пиру, поймав который он чуть не задохнулся от счастья, впервые отчетливо поверив, что сможет быть наяву, не в мечтах, любим этот девушкой. Не требовалось складывать стихов, чтобы приворожить ее: их сплела сама Фрейя и шептала по ночам, навевая сны друг о друге. Только теперь, потеряв надежду на счастье, Вигмар сложил эти стихи, надеясь выбросить боль и любовь из души. Напрасно – он лишь убедился, что они срослись с сердцем и умрут только вместе с ним.

негромко произнес Вигмар, обращаясь не столько к Бальдвигу, сколько к собственной памяти, которая, как Старый Олень в своем закрытом от света кургане, все перебирала свои сокровища и не могла насытиться их драгоценным блеском. Он сам наслаждался звучанием собственного стиха, и каждое слово казалось весомым, как молитва божеству, которое слышит тебя.

Вигмар замолчал, продолжая смотреть на пламя очага. Что-то сдвинулось в его душе, даже дышать стало легче. В нем самом обновилось что-то важное. Не зря говорят, что искусно сплетенные стихи обладают волшебной силой. Но чтобы жить, стихи должны быть произнесены вслух. Им мало быть просто сложенными в тайных мыслях. Какой плод принесет росток, еще не проклюнувшийся из-под земли? Стихи должны расцвести в устах, их должны слышать если не люди, то хотя бы земля, море, небо. И это уже очень много.

Шумный пир в гриднице Лейрингов был в разгаре. Племя квиттов веселилось на обручении молодого Вильмунда конунга и йомфру Ингвильды, дочери Фрейвида хевдинга. Напрасно надеялись Лейринги выдать свою Мальфрид за наследника Стюрмира конунга, а богатую наследницу Ингвильду сосватать для Аслака. Арнхильд и Кольбьерн злорадствовали в душе, радуясь посрамлению Лейрингов, которых успели невзлюбить. А Рагна-Гейда то и дело поглядывала на невесту. Конечно, высокородной девице не пристало выставлять свои чувства напоказ и хохотать, как рабыня, которой хозяйка подарила свою старую рубаху, но уж слишком невеселой выглядела Ингвильда дочь Фрейвида. Красивая, стройная девушка с мягкими светлыми волосами, богатством наряда уступающая разве что кюне Далле, сидела молча и почти неподвижно, а на ее миловидном лице застыло строгое выражение, в котором Рагне-Гейде мерещилась тайная решимость.

– Видишь, какая она гордячка? – шептала Рагне-Гейде на ухо обиженная Мальфрид. – Я ее терпеть не могу: никогда даже слова не скажет! Фрейвид еще четыре года назад хотел выдать ее за конунга, когда тот овдовел, а ведь ей всего-то было тогда четырнадцать зим! Этот Фрейвид – такой пройдоха! Но она-то своего добилась! Женихов меняет, как ремешки с башмаков! У нее был какой-то фьялль, но переболел «гнилой смертью» и стал страшнее тролля! А такие люди своего не упустят! Не успел конунг решиться на войну с фьяллями – она уже прежнее забыла и поймала Вильмунда!