Теньм встал перед Малугиром на колено, склонил голову. Малугир, сам того не замечая, отступил на шаг от серого призрака.

— Иди, — повторил дед. Теньм тут же оказался у Малугира за спиной. Тот съёжился, с мольбой и страхом посмотрел на деда. Ланмаур ответил суровым взглядом. Малугир опустил глаза, покорно поклонился и ушёл.

Ланмаур достал из кармана мобильник, выбрал номер и бросил собеседнику одно короткое «Заходи».

В комнату с низким поклоном вошёл темноволосый человек средних лет в неброском коричневом костюме.

— И? — спросил Ланмаур.

Визитёр протянул ему видеопланшетку.

Ланмаур быстро проглядел набор фотографий и видеороликов.

— Ты не говорил, что Северцев так хорош собой.

— Это имеет значение? — спросил визитёр.

— Возможно.

Ланмаур нашёл снимки матери Северцева.

— Злата Северцева таниарка?

— Да, господин.

— Красивая женщина, — отметил Ланмаур, рассматривая фотографию блондинки со светло-голубыми глазами. — Очень красивая и сексапильная. И такая… изысканная. Как будто настоящая дама. Только взгляд у неё какой-то странный.

— Злата Северцева слепа, господин. Потеряла зрение восемнадцать лет назад, когда отравилась при химической атаке. В Гирреане был масштабный бунт, и командование карательных войск приняло решение использовать самые радикальные средства усмирения.

— Так она калека, — с отвращением сказал Ланмаур и спешно закрыл снимки Златы. Мгновение подумал и спросил: — Сколько лет Северцеву?

— Столько же, сколько и вашему внуку, господин. Девятнадцать.

— Не смей сравнивать наследника высокой крови с отродьем увечной еретички!

— Простите, господин, — согнулся в поклоне человек. — Прикажете продолжать доклад?

— Продолжай.

— Северцев родился ублюдком, господин. Девица Васько пригуляла его от жандарма. Правда, в последствии этот жандарм на ней всё-таки женился и дал ребёнку свою фамилию. Но факта это не меняет: ублюдок, он и есть ублюдок.

— Получается, — недоверчиво произнёс Ланмаур, — что жандарм взял в супруги калеку?

— Да, господин. Сразу после окончания каторжного срока он приехал в Гирреан и прислал к этой женщине сватов.

— За что срок давали? — поинтересовался губернатор.

— Политика. Членство в антигосударственной партии, укрывательство беглых мятежников.

— Чем он занимается сейчас?

— Официально — работает балансировщиком энергокристаллов на лётмаршном СТО, реально — злоумышляет против государя, как и все мятежники.

Ланмаур рассматривал ролики и фотографии Михаила Северцева. Русоволосый, сероглазый, лицо простецкое. «Что только такая красавица, как Злата Васько, в нём нашла? Он же до абсолюта зауряден».

Только вот складка губ… Слишком твёрдая для простолюдина, и плечи держит возмутительно вольно, голову — гордо. В себе уверен больше губернаторского.

— Так папашка Авдея предатель, присягу нарушил, — злорадно улыбнулся Ланмаур. — Но всё равно странно, как он мог жениться на бабе, которую столь долго не видел, да ещё и увечной? Но самое странное, что таниарская девка родила без мужа. У них такое не поощряется.

— Это необычная история, господин. Желаете подробности?

— Нет, — брезгливо повёл плечом Ланмаур. — Подробности бытия простолюдинов меня не интересуют.

— Это может быть важным, — возразил человек.

— Нет.

Спорить человек не решился. «И всё же это может оказаться очень важным», — подумал он.

Злата варила абортирующий напиток. На середине срока «полулунное зелье» избавляет от плода мягче и безопасней любых фармакологических средств большой земли.

В кухню вошёл её отец, преподобный рабби Григорий, — высокий, смуглый, светло-зелёные глаза. Голова, как и положено священнику, гладко выбрита, на лбу вытатуирован маленький чёрный треугольник — символ богини-матери, и три коротких горизонтальных линии — знак младшего посвящения.

— Не торопись, дочка, — сказал он Злате. — Сначала поразмысли, и только потом решай.

Девушка опустила голову.

— Я опозорила тебя, — тихо ответила она.

— Ты любила его?

Злата молчала.

— Ты его любила или просто похоть потешить захотела? — жёстко и требовательно спросил Григорий.

— Я и сейчас люблю его. Это лишь усугубляет твой позор и отягчает мой грех. Я люблю того, кто любви не достоин, и ничего не могу с собой поделать.

— Зато собираешься решить чужую судьбу, — кивнул на «полулунное зелье» Григорий.