— Ты остался дома?

Но вместо ответа он услышал безудержные рыдания.

— Четыресыра?

Он услышал, как тот шмыгнул носом и опять заскулил. Дома он быть не мог, потому что слышался шум дождя.

— Что происходит?

На том конце Четыресыра продолжал горестно стенать.

— Говори! В чем дело?

Немного погодя он услыхал сквозь всхлипы бессвязные слова:

— О господи... Господи... Приезжай... Срочно.

Рино вскочил на ноги:

— Куда?! Скажи мне, где ты!

Четыресыра всхлипывал, но ничего не говорил.

— Кончай реветь! Послушай меня. Скажи, где ты. — Рино начал терять терпение. — Возьми себя в руки, черт побери, и скажи, где тебя искать, мать твою.

Данило Апреа проснулся с воплем, отбросив сотовый на пол.

Ему снилось, что он сжимает в руке теннисную ракетку, которая вдруг превратилась в гремучую змею.

"Телефон!"

Он резко поднялся, чтобы ответить, но ему пришлось сесть обратно. Комната ходила ходуном. Хмель не прошел.

Данило протянул руку и поднял с пола телефон, прищурился, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на дисплее: наверняка звонил этот придурок Четыресыра.

— Алло?! Ты куда запропастился?!

— Это Рино.

— Рино?.. — Во рту был тошнотворный привкус, как будто он съел мертвую мышь.

— Четыресыра попал в переделку. С ним что-то случилось. Воет, как полоумный. Я еду к нему.

Данило потер виски и помотал головой. Рино ему очки втирает.

— Что с ним стряслось?

— Не знаю.

— А почему он плакал? Не понимаю. Что-то в голове не укладывается.

"Могли бы придумать что-нибудь поумнее".

— Ты вообще слышишь, что я говорю?

Данило помял себе живот:

— Ну и?.. Что ты мне этим хочешь сказать? Что дело откладывается?

— Сообразил, молодец.

— На сколько?

"Сейчас он мне скажет, что не знает".

— Ты понял, что Четыресыра попал в аварию?

Внутренности разорвало болью такой силы, что Данило не сумел ответить на этот наезд, ставящий под сомнение его умственные способности. Такое ощущение, что в желудке выбило пробку. Как когда взбалтываешь бутылку с "Просекко" [36] . Только вместо вина наружу вырвалась пенящаяся ярость со вкусом горькой настойки.

Ему хотелось разнести все крутом. Разбить ногами телевизор, раздолбить киркой стены, взорвать дом, возглавить эскадрилью бомбардировщиков и стереть с лица земли Варрано и всю эту чертову долину, а лучше сбросить на Италию водородную бомбу.

Его прорвало:

— Понял! Понял я, ты что себе думаешь?! Понял, не дурак! И хочешь знать одну вещь? Поделом ему! Так ему и надо, он заслужил. Я ему сказал: приезжай ко мне. Я его даже на ужин, пригласил. Я ему сказал: двигай сюда, съедим по тарелке спагетти с помидорами и потом вместе выдвинемся. Куда там. Если бы он приехал сюда, то не попал бы ни в какую аварию. Но вы же меня никогда не слушаете! Я, конечно, балбес, а вы — два умника. — Мудрый голос тихо советовал ему заткнуться, но он уже ничего не хотел слышать. Как хорошо разрядиться. Он принялся раскачивать головой, как голубь. — Я в любом случае знал. Прекрасно знал.

— Что?

— Я понял, ты что думаешь, я кретин? Вы не хотите никакого налета. Так и скажите. Чего проще. А то рассказываешь мне сказки про аварию... "Мы не хотим, мы бздим", — так и скажи. Не проблема. Ничего страшного. Такое с нашим братом случается. Я давным-давно это понял. Вы боитесь не только дела, но и денег и перемен в вашей дерьмовой жизни, боитесь перестать быть вечными неудачниками. — Данило изливал до дна накопившуюся злость и горечь, игнорируя замигавший в мозгу сигнал тревоги. Единственный раз в жизни он дал волю закусившему удила коню, и ему было в высшей степени начхать на то, что этот лживый ублюдок Рино Дзена мог выйти из себя. Наоборот, коли уж его прорвало, он прибавил оборотов: — И вообще, так вам и надо. Вы — два голодранца, готовые весь свой век жить в нищете, как свиньи в грязи.. Больше всего мне жаль Кристиано, он ни в чем не виноват... Я...

— Ты напился вдрызг, дерьмо вонючее, — перебил его Рино.

Данило застыл, вытянул шею, выпятил грудь и, возмущенный до глубины души, словно его обвиняют в том, что он мочится в раковину, оскорбленным тоном заявил:

— Ты с ума сошел? Что ты такое несешь?

— Если мы свиньи, которые валяются в говне, то ты тогда кто? Пьянчуга хренов, записавшийся в вожаки?

— Но... — Данило попробовал ответить, поставить Рино на место, но куда вдруг делся весь гнев? Желание все разнести? Испарились вместе с даром речи и решимостью.

У него заходил кадык.

— Правда, мой дорогой Данило, в том, что ты просто алкаш, параноик и эгоист, которому начхать на всё и вся. Четыресыра попал в переделку, а тебе до этого и дела нет. Да ты еще и думаешь, что это вранье. Меня тошнит от тебя. Думаешь только о своем сраном бутике, мечтаешь стать большим человеком. Но ты всего лишь жалкий засранец, который плачется, потому что его оставила баба, у которой не было больше сил вытирать задницу этому засранцу, который...

"Убил ее дочь, ну, так и скажи", — подумал Данило.