— Трусы, — повторил я, на этот раз обращаясь к ним всем. Балт сделал шаг ко мне. Я выплюнул еще один зуб, который кровавой отметиной прилип к его щеке, и он остался стоять там, где был. — Маленькие дети, которые слегка опасаются троллей и по настоящему боятся только Сжигателя-Троллей. Огненные глаза! — Я вспомнил моего двоюродного брата, убитого пять лет назад и зарытого где-то в руинах Дэша. — Я видел магию Сжигателя-Троллей, его огненные глаза, как и вы все. Я видел их на смотре — и больше ничего. Я видел, как Мирон из Йорама сжег сердце связанного человека, когда мы были на смотре, но я больше никогда не видел его ужасной магии.

Я верил в то, что сказал и ненавидел Мирона из Йорама больше, чем ненавидел Балта или любого тролля, который когда-либо жил на Атхасе. Это дало мне силы сделать шаг в направлении Балта.

— Позови его, Балт. Позови Сжигателя-Троллей. Скажи ему, что я сделал. Скажи ему, чтобы он пришел и сжег меня огнем из глаз. Я умру для этого, ведь мы все здесь для того, чтобы подхнуть от его огня, разве не так? Позови его!

Раз в месяц, когда золотое лицо Гутея поднималось над восточным горизонтом, мы все собирались вместе около костра, брались за руки и выкрикивали имя Сжигателя-Троллей окружающей нас ночи. Когда у нас в горле уже першило, Балт опускался на колени, его вены надувались, на лбу пульсировала жилка, и он рассказывал Сжигателю-Троллей сколько троллей мы видели с прошлого раза, что они делали, что мы делали. Впрочем, эта часть его рассказа не изменялась никогда: они грабили, мы убегали.

— Да, Балт, — сказал кто-то позади меня. — Позови Сжигателя-Троллей. Дай ему решать.

— Ману прав. Может быть Сжигатель-Троллей слушает нас. Может быть нет. Мы видим только его вертухаев-офицеров, они только и талдычат, что он поджарил столько-то троллей там, столько-то еще где-то, но никогда около нас, — сказал еще один голос из толпы.

— Никогда около нас, — добавила женщина, сладкий мед для моих звенящих ушей. — Никогда не видела никого во время этих проклятых смотров, кто бы сказал иначе, все говорят одно и тоже: весь год они видят троллей и никогда не видят Сжигателя.

Я почувствовал, как вокруг меня крепнет убеждение моих товарищей. — Позови его, Балт, — выкрикнул я еще раз, потом потянулся, схватил две ближайшие ко мне руки и начал выкрикивать имя нашего героя.

Вслед за мной все начали повторять его имя, как если бы Гутей был на небе. Балт опустился на колени, крепко ударившись о землю, закрыл глаза. И ничего не произошло — как обычно, когда обыкновенный смертный призывал Мирона из Йорама.

Когда пришло время и темная магия стала моей, я дал своим темпларам медальоны — по большей части просто куски обожженной глины — которых я коснулся и оставил на них свой отпечаток, свой выдох, так что они никогда не сомневаются, что я могу видеть и слышать их. Балт был моим учителем, не меньше чем Джиккана; он научил меня, что поле боя, страх, мораль и дисциплина — это разные слова для одной и той же вещи.

А кое-чему я научился сам, в это самое время. Если бы Мирон из Йорама был хотя бы половиной того человека, которым он должен был быть, он услышал бы Балта в то утро. Он смог бы пройти через нижний мир — я точно знаю, что сила у него была, зато не хватало ума и воли — и он ударил бы меня своими огненными глазами.

Я никогда не делаю таких ошибок. Когда мои темплары призывают меня, моя воля становится их; а когда они восстают против меня или устраивают заговоры, я превращаю их в пепел и прах, как если бы они не рождались.

Но не так действовал Мирон из Йорама.

Я убил Диккану, убил моего одинокого тролля, и с того времени убил еще десять тысяч других, но Балта убил Мирон из Йорама.

— Это просто возмутительно, — сказал я, пока Балт сражался, пытаясь привлечь внимание нашего полководца. — Мы стоим здесь, мужчины и женщины, люди, пока тролли грабят и убивают наш народ. Если мы не бегаем, мы воем на луну, как звери, бесполезно надеясь, год за годом, что кто-нибудь услышит нас, что этот кто-нибудь наконец-то заинтересуется тем, что происходит, и убьет наших врагов за нас. Какому человеку мы служим? Что это за человек, Мирон из Йорама, Мирон Сжигатель-Троллей? Прошли столетия с того дня, как он привел нашу армию в Кригиллы и одержал там свою первую и единственную победу. А теперь он копит троллей, как скряга копит металл. Он не хочет победить, он не хочет уничтожить троллей — он хочет медленно сжигать их своими огненными глазами: год, век… вечность!

Они слушали меня; мои товарищи слушали меня. Потом они отпустили руки друг друга, их головы качнулись, они начали шептаться между собой. Я не мог слышать их слова, но — клянусь Волей Льва — если я только мог слышать сам себя! Все куски головоломки были у меня в руках, но они ускользнули из моей ладони. Вместо того, чтобы собрать их всех вместе — людей, троллей, эльфов и все остальные расы — и повести их против Доблестных Воинов Раджаата, я взял дубинку, которую мне вернули, и ударил ею по рыжей голове Балта.

— Прошли столетия с того момента, когда у Гутея были две короны в течении семи суток, а потом еще три ночи одна корона. Вместе десять, Ваше Всеведение! Такого не бывало с года Мести Рала в 177-ом столетии Королей, — сказал Энвер, читая со свеженаписанного свитка. — Бюро высших темпларов требует еще половину пятой года для поиска в архивах, но они без сомнения только подтвердят то, что вы, Ваше Всеведение, и так помните.

Хаману кивнул, но не потому, что согласился со словами Энвера, но потому, что когда Энвер медленно и монотонно произносил свою речь, пришло время для короля Энвера кивнуть своей головой… и вспомнить то, что сказал дварф. Хаману нужно обдумать то, что его инквизитор сказал ему, и некоторые слова или интонации уколят его, привлекут к себе его внимание. Со стороны, однако, казалось, что Хаману впоминал быстрее, чем говорил дварф. Он слушал с пустым ухом, собирая слова примерно так, как дырявая корзина собирает воду, пока не приходит время кивнуть и вспомнить.