Исключения лишь подтверждают правило: в Риме конечно же были и образованные рабы, хозяева которых относились к ним как к друзьям — с уважением и любовью. Пример тому — личный секретарь Цицерона Тирон, что многократно подтверждается письмами Цицерона. В особо тесные отношения с хозяевами в первую очередь вступали врачи. Именно такой врач по имени Алексион был другом Цицерона.

Лишь тот, кому хозяин оказывал доверие и назначал надсмотрщиком или поручал собственное дело, или же тот, чьи связи с господином были особенно тесными, как, например, у дворецкого или секретаря, — лишь они могли завоевывать более свободное и влиятельное положение, и то конечно же в соответствии с мерой собственной деловитости и умением пользоваться недостатками хозяина. К рукам такого «раба» прилипали и изрядные суммы денег, ибо всякий желавший получить доступ к важному хозяину в первую очередь одаривал слугу.

Влияние, которого ловкий раб добивался в подобном положении, не ослабевало и после его освобождения. Однако именно в этом случае он оказывался наиболее подверженным настроениям и страстям владельца. Но совместной жизни в ее старинном «сельском» понимании в городе быть не могло. Здесь царили строгие формальности: раб не мог более говорить, если его не спрашивали, а иным господам казалось унизительным обращаться к рабам даже словесно. Так, например, Тацит в своих «Анналах» рассказывает о некоем Палланте, показавшем в суде, «что у себя дома он никогда не отдавал приказаний иначе чем кивком головы или движением руки. Если же требовалось более точное указание, то он пользовался письмом, с тем чтобы не вступать со своими слугами в словесный контакт».

В общем же и целом в отношениях городских рабов и их господ преобладали теневые стороны. В первую очередь это касалось рабов-ремесленников, рабочая сила которых приносила тем больший доход, чем меньше расходовалось на содержание работника. Унизительным было и положение привратника, словно собака сидевшего на цепи; еще более отвратительным оказывалось существование рабов, угнетенных сводниками и ланистами.

Издевательства и жестокое обращение имели своим следствием то, что именно среди рабов смерть пожинала особенно богатый урожай. Если средняя продолжительность жизни свободного римского гражданина была отнюдь не такой высокой, как в наши дни, то у рабов она была еще значительно ниже и составляла, по примерным оценкам, примерно 21 год.

Таким образом, обращение римлян с рабами лежит позорным пятном на всей истории человечества.

Армия рабов приносила римским рабовладельцам поистине огромные доходы, однако одновременно она таила в себе не меньшую опасность для жизни и здоровья хозяев. Чем больше был приток рабов в страну, тем сильнее становился страх перед ними. Лишь немногим удавалось обращаться с рабами столь хладнокровно и умело, как это делал Катон; большинство колебалось между слабостью и жестокостью. Слабовольный же хозяин мягким обращением давал рабам то, чего он боялся больше всего на свете, — силу и власть. Неудивительно поэтому, что большинство рабовладельцев старались держать в узде свой «двуногий скот» с помощью жестоких наказаний.

Раб должен был расплачиваться за малейшее недовольство хозяина. Не подлежавший никакому обжалованию приговор выносил сам разгневанный рабовладелец, и никто и ничто не могли помешать ему даже замучить раба до смерти.

К обычным наказаниям относилась порка различными «инструментами», чем занимался домашний экзекутор. В зависимости от жестокости наказания это могли быть пустотелая палка, кожаный бич или кнут с узелками, а то и колючая проволока. На жертв налагали также ножные, ручные и шейные оковы (ножные кандалы с остатками вдетых в них костей были обнаружены во время раскопок в Кьети). Вес цепей, которые вынуждены были носить несчастные, достигал десяти фунтов.

За более легкие проступки, такие, как мелкое воровство, на раба надевали «фурку» — вилкообразную колодку, в которую заключалась шея преступника, к концам же ее привязывали руки. В таком виде он должен был ходить по окрестности и громко рассказывать о своей вине, что считалось большим позором.

В разряд обычных наказаний входили продажа за пределы страны, а также заключение в сельский эргастул, чаще всего подземный, где отверженные использовались на каторжных работах, причем нередко на них надевались кандалы, что должно было помешать побегу.

Не легче приходилось и рабам, попавшим на мельницы, ибо там они должны были вращать жернова. Здесь на шеи несчастных надевались специальные ошейники, с тем чтобы они не могли дотянуться ртом до муки.

Особенно тяжелой оказывалась участь рабов, попавших на каторжные работы в каменоломни и рудники, почитавшиеся во всех странах, в том числе и в Египте, за «смерть в рассрочку». По Диодору, рудокопы приносили своим хозяевам невероятно высокие доходы, однако из-за исключительно тяжких дневных норм силы их быстро истощались. Причиной смерти могли быть и очень тяжелые условия труда под землей, и плохое обращение, и постоянные пинки надсмотрщиков.

И уж никакие рамки не могли ограничить личной ярости хозяина, если она все-таки прорвалась наружу. Подзатыльники и зуботычины были делом наиболее безобидным и повсеместно распространенным. Даже знатные дамы не стеснялись в выборе средств. Они не только раздавали затрещины направо и налево, но иной раз были не прочь уколоть длинной иглой обнаженную до пояса служанку лишь за то, что та, причесывая хозяйку, неловко дернула ее волосы.

О распространенности подобных издевательств можно судить уже по тому, что сам император Август, строгий хозяин своих рабов, однажды в гневе приказал прибить своего управляющего к корабельной мачте, а также перебить ногу одному из своих секретарей, продавшему письмо господина. Император Адриан (117–138 гг.) грифелем выколол глаз рабу. Еще более чудовищно обращался с рабами богатый римский всадник, сам сын вольноотпущенника, Публий Ведий Поллион, за малейший проступок бросавший своих рабов на съедение муренам в свой рыбный садок. Подобные выходки осуждал даже его друг император Август, не желавший, однако, вмешиваться в права рабовладельца.